И… я не знаю, как это могло произойти так быстро, потому что я буквально не успел моргнуть, то есть веки не успели один раз опуститься и подняться, как грохнул выстрел, заполняя небольшое помещение запахом и дымом, я даже не почувствовал боли, я не успел почувствовать ничего, только услышал Танин возглас: «Нет! Не стреляйте в этого!.. Фомка…» я так и не узнал, получил ли пулю Фомка, потому что меня что-то ударило в лоб. И… ничего не стало…

…Да нет, стало. Осталось три трупа. И пороховой дым, щиплющий глаза.

– Чёрт… Марк Борисыч, вы… бли-ин… скорее к машине!.. Уходите отсюда! – проговорил Филипп, бледный и возбуждённый, озираясь на трупы, и доставая рацию. – Вот же… бли-ин…

Бориса задело по касательной в плечо, а один из бандюков, как раз тот, что вообще не вынимал пистолета, и которого не дала мне пристрелить Таня, стоял и растерянно моргал светлыми глазами, и мне казалось, он сейчас заплачет, как пацанёнок из детсада, в группе у которого разобрали всех детей.

Я сжал Танин локоть и потянул к выходу.

– Фомка… ты… домой езжай, – сказала Таня, взглянув на него.

– Борис, погоди, останься, сейчас отвезу тебя к врачу, – услышал я за спиной голос Филиппа, когда мы выходили с Таней, торопясь на улицу по лестнице.

Милицейские, что были с нами, все в штатском, конечно, призывали сохранять зрителей спокойствие: «Пиротехнические патроны детонировали. Не волнуйтесь, возвращайтесь в зал, спектакль будет продолжен, уже дан третий звонок!», люди переглядывались, но слушались, успокаиваясь. А мы никем не сдерживаемые, побежали вниз, я держал Таню за руку крепко, думая, что ощущать в руке её ладонь – это уже счастье. Почти год. Почти целый год…

Всё, конечно, пошло совсем не так, как мы решали, разрабатывая свои планы, никто стрельбы не планировал, кто мог предположить, что Таня прикажет убить бандита? А не послушать я не мог. Приказала моя бесценная богиня, я сделал.

– Не бойся, никто не погонится, вся милиция здесь, а ФСБ с ними, операция устранения конкурентов местных авторитетов, – сказал я Тане, когда вы выскочили на крыльцо. – Шуба в гардеробе, что ли?

Она только посмотрела на меня, на лице, на волосах у неё засыхала кровь, брызги Паласёловских мозгов. Я быстро снял пиджак и набросил ей на плечи и вытер кровь с её лица ладонью, чуть растянув губы, веки… Танюшка, твоё лицо…

Да, я сказал ей, что бежать необязательно, но возбуждение от произошедшего гнало сердце со страшной скоростью. Я обнял её за плечи и потянул за собой.

Мы добежали до машины, я открыл дверцу перед ней, как делал всегда. Выруливать среди машин было непросто, Таня положила мне пальцы на ладонь, и я сразу успокоился, её прикосновения всегда имели магию.

– Ты сказал, не гонится никто, не нервничай… – севшим голосом тихо сказала она, а пальцы у неё были очень горячи.

Тогда я повернулся и, обхватив её под узел волос на затылке, впился в её губы. Я никого больше не целовал, я никого больше не хотел целовать.

– Иди ко мне… – прошептал я ей на губы, глядя в глаза так близко, что терялся фокус. – Иди, Таня…

Да, я не мог не вступить в свои потерянные было права немедленно, не мог больше терпеть и держаться, потому что хотя я и мог управлять своими желаниями, но не вблизи неё, и потому что вернуть её, это значило победить. Всё победить, от внутренних демонов до мирового зла, протянувшего паучьи лапы туда, откуда я только что приехал, где бился с этим злом, как мог. Вернуть её совсем, телом, всей кожей почувствовать, что она рядом…

– Мари-ик… Мари-ик…

Да, мне не нужен секс, мне вообще не нужен секс, все мои тестикулярные потребности переходят в мозговую энергию, мне нужна её близость и её любовь, и вот от них я взмыл сейчас выше облаков, содрогаясь и крича, сжимая её, вцепляясь в её волосы, отчего поползла причёска мне на пальцы… Боже… ничего не может быть ярче, сильнее… Я закричал, кончая, как всегда, рискуя разломать автомобиль конвульсиями, плевать, что мы в центре Петербурга…