– лишь некоторые из приходящих на ум характеристик. Нахманович пишет о творчестве как о гармонии разнонаправленных напряжений, и люди искусства должны учиться не только смиряться с подобным неудобством, но и расслабляться, находясь в таком состоянии.

Естественно, что для многих из нас это трудно, если не сказать пугающе. В детстве я мечтала стать писательницей. (Да, знаю, что вы подумали, но эта мечта никоим образом не препятствовала другим желаниям и не умаляла их – быть флейтисткой, призером Олимпийских игр по плаванию или палеонтологом; у детей ведь полным-полно мечтаний.) Сначала я хотела стать поэтессой, затем романисткой, а потом публикуемым автором, написавшим целые полки книг, на обложках которых напечатано его имя, поэтому с самого раннего возраста я писала. Первые сорок с лишним лет жизни я была скрытным и тайным творцом. Я сочиняла поздним вечером или ранним утром. Если кто-то кроме меня находился в комнате, я не могла сосредоточиться. Если кто-то подходил ко мне сзади и мог прочитать мой текст, я переворачивала страницу или захлопывала ноутбук. Я стеснялась говорить о том, что пишу, и никогда бы никому не показала черновой вариант, проверяя каждое предложение, каждое слово и каждую запятую снова и снова; и даже более того: когда мой первый роман вышел в свет, я была вне себя от страха. Теперь все увидят меня, думала я. Теперь они узнают.

Узнают что? Чего я так боялась? Вы можете понять, почему мне, юной флейтистке, раскованная, естественная и свободная импровизация подруги казалась не иначе как чудом. Ирония, как замечает Нахманович, заключается в том, что мы и так все время импровизируем. Импровизация – «путь к переживаниям, которые составляют повседневную жизнь целиком», и он использует в качестве примера обычную речь. «Любой разговор подобен джазу. Мгновенная творческая деятельность для нас так же обыденна, как дыхание». Меня эта мысль чрезвычайно обнадеживает.

Еще меня обнадеживает его заключение о том, что «творческая жизнь – дело рискованное», требующее избавиться от привязанности к результату, отказаться от управления, действовать, несмотря на страх, принимать свои ошибки и учиться доверять. Когда я играла на флейте в юности, подобные задачи были выше моего понимания, и страх связывал меня по рукам и ногам. Прочитай я тогда «В состоянии потока», все могло бы сложиться иначе. Так уж вышло, что я не смогла обрести лилу в музыке, но, к счастью, нашла ее в словах, хотя даже здесь не обошлось без борьбы. Играя на флейте, я испытывала чувство безысходности, моей игре чего-то не хватало, мне потребовались десятилетия, чтобы достаточно довериться процессу и раствориться в нем, и теперь, будучи значительно старше и став более опытным писателем, я ощущаю, что еще только в начале пути. Я благодарна Стивену Нахмановичу за то, что он поделился своей мудростью на страницах этой книги. Я рассчитываю, вернее надеюсь, что буду ее перечитывать и практиковаться с ее помощью до конца своей жизни.

Бог может. Но ответь мне, как же нам

Идти за ним? Неполнозвучна лира.

РИЛЬКЕ. СОНЕТЫ К ОРФЕЮ{1}

Лила – старинное слово на санскрите, которое переводится как «игра». Однако это понятие шире, чем в нашем языке, и обозначает божественную игру, игру творения, разрушения и воссоздания, свертывания и развертывания космоса. Будучи свободной и глубокой, лила заключает в себе одновременно восторг и наслаждение текущим мгновением и игру Бога. Еще лила означает любовь.

Лила может быть простейшим действием, спонтанным, ребяческим, обезоруживающим. Но по мере того, как мы взрослеем и познаём сложность бытия, она может стать труднейшим достижением, добытым ценой невообразимых усилий, а ее претворение в жизнь – словно возвращением к нашему истинному «я».