Рисунок Поплавского в тетради 1921 г.

Кроме того, он постоянно пребывал в мире чужих художественных открытий, будучи не только посетителем вернисажей и студий своих друзей, но и рецензентом творчества Гончаровой, Ларионова, Минчина, Терешковича, Шагала, Шаршуна и многих других. О существовании его живописного наследия в середине тридцатых свидетельствует и информация о посмертном аукционе, на который в составе собранной им коллекции были выставлены и его изобразительные работы[22]. Кстати говоря, именно художником Поплавский назван в одном из полицейских донесений 1929 года, хранящихся в досье его сестры Наталии Поплавской[23]. А годом раньше он написал прозаический автопортрет, в котором есть такие слова: «…к поэзии я способен на уровне великих поэтов, к живописи – несомненно. Кроме того, необычайно музыкален»[24].

Надо упомянуть и о таком ускользающем от нас эпизоде его тогдашней жизни, как поездка в Берлин, разобрав по необходимости некоторые известные подробности. В очерке Юлиана Поплавского, кратко пересказавшего биографию сына, читаем:

В какие месяцы Поплавский жил в столице Германии, точно не установлено. По мнению Элен Менегальдо, он отправился туда в конце 1922 года, а вернулся в Париж в начале 1923-го[26]. Составители хронологии парижско-берлинских событий 1920-х сдвигают дату его приезда на полгода раньше – на конец марта или на начало апреля 1922-го, а возвращение датируют декабрём этого года или же январём следующего[27]. Первая точка зрения, конечно, ближе к истине – хотя бы потому, что известный нам парижский дневник Поплавского («Дневник В») заканчивается не раньше июня 1922 года. При этом единственный его текст, обозначенный как берлинский («Какой-то рок играет с нами…»), помечен декабрём 1922 года, тогда как в апреле 1923-го поэт уже выступал с чтением стихов на вечере Бориса Божнева в Париже, – всё это задаёт максимальные границы искомого временного диапазона. Явную путаницу в этот вопрос вносит публикация подписного листа банкета, устроенного Зданевичем и Ромовым 24 ноября в Париже в честь приехавшего туда Маяковского[28]. В перепечатанном публикатором перечне среди прочих указана подпись Поплавского, из чего, конечно, должно следовать, что он в эти дни всё ещё был в Париже. Между тем в оригинале документа, как удалось убедиться, его подпись отсутствует, за неё был ошибочно принят автограф художника Сергея Карского[29]. Из этого можно сделать обратный вывод: факт, что поэт не появился на торжественной встрече московского гостя, на которой присутствовали самые разные его друзья и знакомые, скорее, говорит о том, что в конце ноября он уже находился в Берлине.

Исследователи, впрочем, единодушны во мнении, что Поплавский отправился в путешествие не один, а с Терешковичем, но подтверждений этому никто из них не приводит. Терешкович, разумеется, был в Берлине и в 1922-м, и в следующем году – если следовать опубликованной хронологии, первая его персональная выставка открылась там 2 октября 1922 года, а вторая такая экспозиция состоялась в апреле 1923-го[30]. Но вернулся художник, видимо, не вместе с Поплавским, как об этом сказано в том же издании, а значительно позднее, – по крайней мере, встречу с ним в Берлине 2 июля 1923 года зафиксировал Владислав Ходасевич[31].

Из берлинских знакомств поэта уверенно можно назвать Пастернака и Шкловского, упоминаемых самим Поплавским