К нам руки протянулись, как мечи,
Мы прокляли тогда свою бескрылость.
29
Вскипает в полдень молоко небес,
Сползает пенка облачная, ёжась.
Готов обед мечтательных повес:
Как римляне, они вкушают лёжа.
Как хорошо у окружных дорог
Дремать, задравши голову и ноги.
Как вкусен непитательный пирог
Далёких крыш и чёрный хлеб дороги.
Как невесомо сердце бедняка,
Его вздымает незаметный воздух,
До странного доводит столбняка
Богатыми неоценённый отдых.
Коль нет своей, чужая жизнь мила,
Как ревность, зависть родственна любови.
Ещё сочится со бревна смола,
Из мертвеца же не исторгнешь крови.
Так беззаботно размышляю я,
Разнежившись в божественной молочной.
Как жаль, что в мать, а не в горшок цветочный
Сошёл я жить. Но прихоть в том Твоя.
«Вскипает в полдень молоко небес…»
Вёрстка с правкой Н.Д. Татищева
30
Как замутняет воду молоко
Печаль любовь тотчас же изменяет
Как мы ушли с тобою далеко
От тех часов когда не изменяют
Туман растёкся в воздухе пустом
Бессилен гнев как отсыревший порох
Мы это море переплыли скоро
Душа лежит на гравии пластом
Приехал к великанам Гулливер
И вот пред ним огромный вечер вырос
Непобедимый и немой как сырость
Печальный как закрытый на ночь сквер
И вновь луна как неживой пастух
Пасёт стада над побеждённым миром
И я иду судьбой отпущен с миром
Её оставив на своём посту
1924
31
Как сумасшедший часовщик
Моя душа в любви гнездится
Небесный свод колёс звездится
Блистает крышки гладкий щит
Маячит анкер вверх и вниз
Как острый нож двурогий гений
Упорствует пружины фриз
Зловещий что круги в геенне
Станина тяжкая висит
Отточенным блестящим краем
Доскою где растут весы
Железным деревом над раем
И сложный шум журчит сверля
Своей рукою многоперстой
Над полостию мной отверстой
Где жизнь однажды умерла
И вновь свербит легко во тьме
Под крышкою теперь закрытой
Самостоятельный предмет
В земле груди у нас зарытый.
1924
32
Оно
За денным и вечерним пределомВозникает иная странаГингер
Посвящается А. Гингеру
Спокойный сон неверие моё
Непротивленье счастию дремоты
В сём Ваше обнаженье самоё
Поэзии блистательные моты
Необорима ласковая порча
Она свербит она молчит и ждёт
Она вина картофельного горче
И слаще чем нерукотворный мёд
Приятно лжёт обакула любви
И счастья лал что мягко греет очи
И дальних путешествий паровик
Услышав коий Ты забыл о прочем
Приятно пишет Александр Гингер
Достоин лучших чем теперь времён
И Свешников[46] нежнейший миннезингер
И Божнев Божий с неба обронён
Но жизнь друзей от нас навеки скрыта
Как дальних звёзд столь равнодушный свет
Они быть может временем убиты
И то что зрю того давно уж нет
Всё нарастает неживая леность
На веки сыпля золотой песок
Уж стёрлась берегов определенность
Корабль в водах полуночи высок
На смутный шум воды нерукотворной
Ответит голос тихий и чужой
Так мимо глаз утопшего проворный
Акулы бег иль киль судна большой
Ах звали это мы небытиём
Не разумея, это плавно дышит
Мы так не плачем здесь и не поём
Как се молчит сна пред рассветом тише
Прекрасный чад блистательная гиль
Благословенна неживая одурь
О Спарта Спарт[47] где гении илоты
Свободы семивёрстны сапоги
Париж 14 октября
11–12 часов ночи на улице
33
И стану я не думая о прочем
Кемецкий
Никогда поэты не поймут
Этих дней совсем обыкновенных
Ясности мучительная муть
Вечности ущербная мгновенность
Скудность очертания в воде
Роковой и неживой скалы
Моря след на меловой гряде
Смерти исторгающей хвалы
Возникает этот чадный час
Как внезапный страх на толстом льду
Иль как град что падает мечась
Иль как крик и разговор в бреду
Он родился он летит впотьмах
Он в ущербе он едва вздыхает
Преет в заколоченных домах
В ясном небе как снежинка тает
Мягки руки безрассветной ночи
Сонное пришествие его