Джейк ушёл. И с ним ушли многие из нашего города. Будто охваченные религиозным рвением, христиане древности, тысячами и тысячами отправлявшиеся на восток, в Святую землю, чтобы стать защитниками веры. Крестовые походы, религиозные войны. Читали о таком?

Наши дети бросили свой дом и стали новыми «крестоносцами». Транспорты уносили их в неизвестность. А родственникам оставалось лишь ждать и надеяться.

– Куда их везли?

– По-разному. Спустя две недели, Джейк прислал короткое сообщение, что он находится на Кои. Что-то вроде сборного пункта. Больше никаких подробностей. От своих знакомых я слышал и о других местах, куда попали их дети. Но насколько можно было судить, большинство отправилось туда.

– А Ваше правительство?

– Вы имеете в виду их официальную позицию?

– Да.

– Мы присоединились к восстанию. «Сопротивление» не было запрещённой организацией у нас. Их идеи поддерживало много людей из правящей верхушки. Парламент – эти старые, выжившие из ума, глупцы, единогласно приняли и подписали соглашение о взаимной борьбе против Метрополии. Конечно, тогда никто не мог предположить, чем всё это обернётся для нас. Но они намеревались «бороться». (делает паузу).

Лёгкое решение для тех, чьи дети никогда не попадут на фронт!

– Ваша планета посылала только добровольцев?

– Да. На войну отправлялись добровольцы. А когда в нашем небе появились корабли Метрополии… правительство даже не успело объявить мобилизацию. Всё закончилось быстро. Безумцы.

– Что стало с Джейком после Кои?

– Несколько месяцев от него не было вестей. Через знакомых я не мог получить сведений о нём. Наша военная администрация пыталась составлять списки отправляющихся на фронт, отслеживать подразделения и места дислокации и переброски, но оказалась совершенно не готова к такой задаче, и вскоре выдохлась. Ограничиваясь лишь отчётами об отправленных и их количеством.  Под радостные крики политиканов наша молодёжь уходила навстречу неизвестности и через совсем короткий промежуток времени о них забывали и с теми же речами провожали следующих. Войне требовались жизни. Сопротивлению требовались бойцы.

Джейк позвонил сам. Нашёл способ. Связь была плохой, часто прерывалась. Но мы смогли поговорить. Очень коротко:

«Здравствуй, отец» – сказал Джейк. «Рад тебя слышать».

«Привет, сын, как ты?» – ответил я.

«Жив и здоров».

«Где вы сейчас? Мы тут волнуемся и ничего не знаем о вас».

«Уже месяц  на Новом Пекине… в аду»

Связь прервалась, но тут же восстановилась. Я хотел задать вопрос, но Джейк продолжил:

«Прости меня отец, я ошибся, я виноват перед тобой и мамой, а вы были правы»

Вновь помехи и тихий еле различимый шёпот Джейка:

«Мы все ошиблись… нам здесь не место».

Больше связь не восстановилась, это последние слова, которые я услышал.

Супруга, узнав о нашем разговоре, всю ночь прорыдала. У меня не находилось слов утешения для неё. Но тогда я понял, что должен вернуть нашего мальчика домой.

Посылать запросы и обивать пороги министерства обороны, было бесполезно. Они всем говорили одно и то же. «Ваш родственник или сын, находится в боевых частях, их месторасположение, не разглашается». Коротко и официально. Через сеть найти такие сведения и вовсе не представлялось возможным. Новости, которые до нас долетали, позволяли составить лишь общую картину, происходящего. Война набирает обороты. Всё новые и новые миры вступают в конфликт. Миллионы людских судеб перемешиваются в этом котле безумия и хаоса. Куда уж тут найти одну!?

Нет, я не сидел сложа руки, вместе с женой мы каждый день писали запросы, обзванивали друзей и знакомых, посещали встречи комитета солдатских матерей. Рылись в Сети, искали хоть малейшие намёки о том, что происходит на Новом Пекине. Безрезультатно. Правительство ввело цензуру. Новостные ленты транслировали только победные реляции или вести об очередных военных успехах союзных войск. Запросы оставались без ответа или сводились к сухому – «Ваш сын жив. Находится в местах боевых действий». Дурацкая отговорка.