Когда в доме воцаряется тишина, я возвращаюсь в гостиную и помогаю маме убрать остатки посуды в мойку. В последнее время я редко приезжала к родителям, а когда оставалась ночевать — даже не вспомню. Но сегодня я хочу подняться в комнату, которую до сих пор считаю своей, и отоспаться там минимум до обеда.

— Оль, как у тебя дела на работе? — спрашивает отец, когда я прохожу мимо его кабинета, оборудованного на первом этаже. — Никто не обижает?

Вопрос звучит буднично, но я узнаю в нём привычную отцовскую настороженность. Он не из тех, кто станет лезть с советами или нянчиться, но если бы я ответила утвердительно, уверена, решение проблемы появилось бы быстрее, чем я поднимусь наверх.

— Всё в порядке, — отвечаю, прижимаясь плечом к дверному косяку.

— А если серьёзно?

— Ну а что ты хочешь услышать? — грустно усмехаюсь. — Что коллеги смотрят на меня, как на дочь Белогорского, а не как на специалиста? Что прокурор из соседнего кабинета до сих пор убеждён, будто я ни одного дела не довела бы до суда, если бы не фамилия? Что любой успех — это не я, а твои связи и доступ к ресурсам?

Отец делает глоток кофе, слегка морщась — судя по пару, напиток ещё слишком горячий.

— Меня не волнует, что думают твои коллеги, — говорит он спокойно. — Меня волнует, что думаешь ты.

— Я думаю, что фамилия скорее якорь, чем билет для карьерного роста.

— Ирину она не смущает.

— Ирина её сменила и почти не вылезает из декрета, поэтому сложно сказать, что она столкнулась с тем же, что и я.

— Ну извини.

— Это ты меня извини, — качаю головой. — Я не должна была этого говорить. На работе всё в порядке, но иногда мне кажется, что я воюю исключительно с чужими предубеждениями.

Так было в университете, и так продолжается на работе. Мне стоило выбрать другую сферу, но в нашей семье абсолютно все так или иначе связаны с юриспруденцией — и, кажется, другого пути для меня просто не существовало.

Получив несколько советов от отца, который не видит в проблеме ничего катастрофического, я поднимаюсь на второй этаж, запираюсь на замок и, не снимая юбку и рубашку, падаю на свежую постель.

Лекс в сети. От него светится сообщение. После той переписки, свернувшей в другую сторону, остаётся ощущение недосказанности, которое хочется исправить.

«Ты загрузила мой мозг похлеще, чем когда рассуждала о теневых схемах, Оливка. Теперь у меня масса вопросов. У девушек не принято о таком спрашивать, но можно я угадаю? Тебе лет двадцать пять?»

«Это ты по длине ступней определил?».

«По остроте коленок».

Окей, получается, он знает, что я девушка, у меня стройные ноги и вполне сможет прикинуть мой возраст. Плюс-минус.

Что знаю я?

«Мне двадцать восемь. А тебе?»

«Чуть старше, Оливия. Тридцать два».

«А ты... точно мужчина?»

Я не понимаю, чего жду от этой переписки, но каждый раз, когда над именем Лекса светится значок онлайн, я осознаю, что не могу оторваться. Меня увлекает вопреки логике и здравому смыслу.

«Я сейчас на встрече, но когда освобожусь могу отправить тебе фото своих волосатых ног».

Прыснув от смеха, перекатываюсь на другую половину кровати. Я абсолютно не творческий человек, но фантазия работает на полную, дорисовывая детали образа. Волосы... не только на его ногах, но и на теле, которое я представляю идеальным. Лекс, к счастью, не из тех, кто станет заваливать девушку дикпиками. Но идея равноценного обмена, похоже, его бы не смутила.

«Пожалуй, поверю тебе на слово. Но буду признательна, если ты пришлёшь мне свой топ книг, как и обещал».

4. 4.

***

Сделав шаг, я подставляю лицо под поток воды, смывая с тела ароматную пену.

Сквозь стеклянную перегородку душевой кабины хорошо видно телефон, лежащий на краю раковины, экраном вверх.