– Люблю холод, – отвечаю коротко, стараясь не выдать дрожь в голосе. Потому что холод я не люблю. Я его переношу. Терплю. И себя ненавижу за то, что не могу быть как все: радоваться праздникам, встречать салюты, пить шампанское под звон бокалов…

Она хмыкает.

– Ну тогда тебе повезло. Сегодня, кажется, самая холодная ночь в году.

Я смотрю на неё – в её взгляде мелькает усмешка, но где-то глубже, в тени зрачков, будто проскальзывает эхо боли. Мгновение – и она прячет его за новой шуткой, лёгкой, почти небрежной:

– А знаешь, что? Раз уж мы идём вместе и у нас ещё куча времени, можешь рассказать, почему одинокий мужчина с таким «неподступным видом» бродит по городу, когда все давно греются по домам. Вдруг окажется, что ты бродячий Дед Мороз, который ищет, кому бы подарки принести.

Я чувствую, как внутри сводит грудную клетку – странная, неприятно тёплая смесь вины и чего-то другого. Чего-то… забытого. Пытаюсь выдавить усмешку.

– Не уверен, что у меня найдутся подарки.

– Тогда хоть история найдётся?

Она говорит это с лёгким нажимом – но в этом напоре слышится усталая мягкость. Как будто ей не столько интересен ответ, сколько сам звук чужого голоса рядом.

Я молчу. Челюсти сжимаются.

«История? Да. Есть.Но она слишком чёрная для тебя»

Она ещё секунду идёт рядом в тишине, будто надеется, что я всё же заговорю. Крадётся взглядом – не в лицо, а вбок, осторожно, почти невидимо.

Но я не говорю.

Она тоже замолкает.

Сдаётся. Не настаивает.

Мы идём в тишине ещё минуту. Лёгкие у меня саднит холодом, но я стараюсь дышать ровно, сохранять фасад спокойствия. В голове мелькает воспоминание: точно такой же вечер, столько же снега, только тогда я был не один. Резкая боль в висках, я прогоняю её, сжимаю ручки пакетов до хруста. Впервые за долгое время чья-то жизнь столкнулась с моей. И теперь мы, два замёрзших человека, шагаем по обледенелому тротуару, делая вид, что всё нормально.

Мы проходим ещё несколько шагов, и тут она останавливается, указывая на высокое здание впереди, чьи окна блестят россыпью огней.

– Видишь этот дом? Мне на самый верх. – поясняет Алина, и в голосе звучит смешанная гордость и усталость.

Я тихо вздыхаю – кажется, что этот подъём на самый верх будет ещё тем испытанием, особенно с этими пакетами. Но уже поздно отступать.

Мы оба молчим, прежде чем снова двинуться дальше. До Нового года остаётся чуть больше четырёх часов, и я чувствую, что каждый шаг на снегу отдаётся во мне чем-то больше, чем просто шагом. Будто это начало пути, о котором я не просил и к которому не готов. Но разве когда-то мы вообще бываем готовы?

Снег продолжает валить, город дышит неоновыми вспышками, а я ловлю себя на том, что мне уже не так холодно, как было в начале пути. Возможно, дело в том, что рядом идёт кто-то, кто еще умеет улыбаться.

20:00.

4 часа до Нового года

Лифт звенит на последнем этаже, и двери медленно разъезжаются, выпуская нас в тёмный коридор с редкими лампочками. Внутри – тишина, которую нарушает разве что наше тяжёлое дыхание после холодной прогулки и скрип пакетов в руках. Я чувствую, как внутри всё ещё пульсирует остаточный адреналин – будто мы не просто шли по заснеженным улицам, а удирали от чего-то неведомого.

Алина достаёт ключи, подходит к одной из дверей справа. Лёгким движением запястья поворачивает замок, толкает дверь – и в ту же секунду в лицо ударяет тёплый поток воздуха, пахнущий чем-то ласковым… Корицей? Ванилью? Я не могу понять точно. Но этот запах – дом. Уют.

Я перешагиваю через порог и ощущаю, как пол под ногами чуть пружинит под слоем мягкого ковра. Квартира раскрывается перед нами: коридор, переходящий в кухню-гостиную с панорамными окнами во всю стену. За стеклом искрится ночной город – весь в огнях и гирляндах, в низких тёмных силуэтах крыш, словно вырезанных из бумаги.