«Сегодня солнце светит на тебя ярко?». В душе моментально разлилось тепло, и я поглотила проступающую улыбку.

—Да, дорогая, но есть мужики, которым хоть Джоли дай, изменять они от этого не перестанут, так что все правильно, дочка. Ты у меня лучше Джоли, и заслуживаешь лучшего, а не этого отморозка. Одно твое слово, и его жизнь закончится не начавшись. — непринужденно продолжал отец, и мои конечности похолодели

—Пап.

—Я говорю фигурально, но в этом городе ему будет тесно, уверяю тебя.

Мать же все это время смотрела на меня, даже когда я отложила телефон экраном вниз и посмотрела на нее открыто.

—С кем ты так радостно общаешься? — ленивая улыбка растянулась на лице матери, а колкий взгляд сосредоточился на моем лице.

—С подругой, — не задумавшись, ляпнула я, снова хватаясь за чашку с чаем. Разливая при этом часть на стол.

—Интересная подруга, что улыбка у тебя до ушей. Может дело вовсе не в том, что тебе Леша изменил с подругой, а в том, что у тебя самой рыльце в пушку, дочь?

От этого неожиданного вопроса у меня волосы буквально встали дыбом. Я перевела на мать нечитаемый взгляд и медленно положила чашку на стол. Наглость — это ее второе имя, но почему я все еще не могла привыкнуть к этому? Почему каждый раз больно как в первый?

—Насть, ты начинаешь перегибать палку. Не кажется? — послышался голос отца с дивана. Он читал газету, но сейчас отложил ее, сложив руки на груди.

—А что? Подготовка шла полным ходом и тут такое? Я вот поверить не могу, что Лешенька мог. Допускаю, что ты неправильно поняла, — язвительно отметила мама, и это смогло добить веру в ее материнскую любовь ко мне.

Ну почему? Почему все так?

—Знаешь, мама, я и не надеялась, что ты меня поймешь, — резко встав из-за стола, я забрала телефон, сумочку и, махнув отцу, пошла к выходу. Ощущения были такие, словно я была бы готова взорваться от злости.

—Доча, Настя, а ну не ругаться.

Отец, конечно, вмешался, но ситуации это не изменило. Я остановилась и повернулась к родителям. Нахмуренные черты лица отца сейчас смотрелись не так строго, как обычно, больше отбивали усталостью.

—Ты всегда бежишь от серьезных разговоров, Маша, когда же ты вырастишь? — крикнула вдогонку мать.

Ощутив сдавливающие спазмы в груди, я взорвалась, возможно, впервые за всю свою жизнь. Можно очень долго терпеть, а потом какая-то незначительная фигня тебя на части порвет. Вот так было и у меня. В глазах предательски защипало, а руки протестующе сжались в кулаки.

—Когда ты будешь относиться ко мне как к дочери, а не как к кукле Барби, для которой ты покупаешь одежки, машины, Кена, устраиваешь свадьбы и прочее-прочее? Я живой человек, у меня есть свои боли, свои радости, и сейчас у меня случилось событие, из-за которого я, как минимум, нуждаюсь в поддержке, — уже сиплым от обрушившихся на меня слез голосом кричала я.

Она точно не ожидала подобного выпада. Даже я не ожидала его, привыкнув быть тихой девочкой, молча жующей все то, что подавали под видом настоящей материнской любви.

—Девочки, прекратили обе немедленно.

Подняв на отца заплаканный взгляд, я срывающимся голосом ответила:

—Пап, я не начинала, но больше я не приду сюда. Прости, это слишком тяжело.

—Ой, начинается. Мать-абьюзер, так это принято сейчас говорить? Я тебя третирую, да? А то что я волнуюсь о твоем будущем — это ничего, — бросаясь взаимными обвинениями, мама тоже начала играть на публику. Как умела в целом.

Отец быстрым шагом подошел ко мне и, взяв за руку, вывел на улицу, где прижал к себе так крепко, что я расплакалась только сильнее. Сильные руки держали меня и шептали утешительное: