Нас с Вами лихо стали обсуждать.
Милейшая, не хмурьтесь, не рыдайте,
Таким, как Вы, крадут звезду с небес.
Прошу, нежнейшим ангелом порхайте,
Пейзаж градской, вечерний с Вас воскрес.
Проливные дожди, проливные,
Затопили меня изнутри.
Льются слезы мужские, скупые
По ночам, ровно в два или в три.
И квартира пустая во мраке
Подгоняет невольно страдать.
Я купаюсь в бесчувственном шлаке,
Жаль, что жизнь мне никак не продать,
Поменять бы как в зиму перчатки,
Обойти судьбы грабли, прожить.
Наложить бы на душу заплатки
И любовь отыскать, сторожить.
Как я мог безнадежно купиться?
Равнодушие сделало грязь.
Как папаша мне надобно спиться,
Но не пьется «Столичная» мразь.
Я опять как надежный дружище,
Не любовник и не ухажер.
Разожгла красопета кострище,
И другие во мне жгли костер.
Развалился теперь на кровати,
Созерцаю я звезды в окно.
Прогорел уж не к месту, некстати,
Одиночество мне суждено.
Давай будем друзьями, сказала
Роковая прекрасная мисс.
Мне тогда будто жизнь отказала
Получить долгожданный каприз.
Шелковистые пряди ты мило
Поправляла, смотря мне в глаза,
И вселенская звездная сила
Приманила очей бирюза.
Ты вошла в мою душу без стука,
И ушла, сухо щелкнув замком.
Разлагается в сердце разлука,
Разлагается трупом, молчком.
Непременно покажется странным:
Ты осталась на память во мне.
Хоть и был я уж гостем незваным,
Хоть сожгла мои чувства в огне.
Воплотил идеал в человеке,
Воспевал в стихотворных речах,
Что такая одна в этом веке,
Красоту обнаружив в плечах.
Посчастливилось быть мне влюбленным
В роковую прекрасную мисс.
Я тогда был безвольно плененным,
Я качусь теперь кубарем вниз.
Как живется, миловидная девчушка?
Временами помнится хоть обо мне?
Знаешь ты, суровых дней моих подружка,
В пелене полночной видишься в луне.
Судьбу разрушил пагубный поступок,
И ласкает кто-то мягкость твоих губ.
Может быть, умен, красив, или затупок,
Может быть, он очень нежен или груб.
ПризнаЮсь: не отпустил на сто процентов,
Ты мерещишься в ядре природных сил.
Нахожу лицо в известных монументах.
Где ж рассудок трезвый, черт его носил?
Говорила часто: нравятся ромашки,
Желтоглазые белесые цветы.
Лепестки нарву и положу в кармашки,
Чтоб у сердца рядом где-то была ты.
Сжигая мосты, не забудь попрощаться,
Скажи, что на берег забраться нельзя.
В манере твоей флиртовать и общаться,
В моей – унижаться, к ногам приползя.
Шевелится сердце в угаре предтрупном,
Мне хочется ночью тебя обнимать,
Но гибель в далеком нашел, неприступном
И начал убийственный факт принимать.
Ты падкая очень на страсть и на дерзость,
Жалею, что я не воспитан таким.
Схватила за душу дрожащая мерзость,
Погиб впопыхах от огня херувим.
Догнать невозможно того, кто уходит,
Сжигая, взрывая по следу мосты.
Тоска, разложившая жизнь, так изводит:
Во снах и на улицах видишься ты.
Залез в стакан унылый вечер,
В ушах звенит немая тишь,
И мне порадоваться нечем,
А ты так сладко дома спишь.
Я, огорченный от обиды,
Смотрю в окно на белый снег,
И слышен отзвук панихиды
Внутри себя, отчайный смех.
Степенно греют граммы водки,
Как раньше бархат твоих рук.
Глоток застыл в дрожащей глотке,
Устал с обманчивых разлук.
Ничто не скрасит этот вечер,
Мне б только сладость твоих губ.
Судьбе порадоваться нечем,
Мотив любви спартански груб.
И каждый раз, когда я не в ударе,
Когда от жизни надо просто жить,
Валяюсь вяло в устали, в угаре:
Нет сил ни есть, ни спать, ни пить, ни быть.
Я не иду в шалман, как можно было,
И папиросы гордо не курю,
Как сердце б не рвало мое, не ныло.
(Себя за это уж благодарю.)
Я не такой, как мой родной папаша —