Деревянный массивный дом дедушки оказался поразительно похожим на терем из детских книжек Пушкина. С высоким ровным забором, узорными ставнями, резьбой над окнами. Он был двухэтажным и впечатляюще возвышался даже при высоте забора.

Красивые, с затеей, ворота давали возможность угадать, какую прелесть можно увидеть за ними. И «просто так» к хозяевам не войдешь – понадобится их разрешение. На воротах – кнопочка, звонок. Всё это охлаждало пыл встречи. Меня одолела робость: я в такие дворы никогда ещё не входила. Но Володя был настроен легко. Он позвонил, улыбкой и озорным взглядом подбадривая меня.

И вот тогда показалась эта старушенция с рябым некрасивым лицом. Больше всего её внешность портил даже не крючковатый нос, каким обычно наделяли классические авторы злодеев, а возмущённое выражение маленьких буравящих нас глазок. Неожиданность для меня была тем поразительнее, что она оказалась женой моего дедушки – того самого дедушки, представление о котором так идеально очертило цветочное пространство фотографии. И к тому же мне было, с кем сравнивать, стоило вспомнить облик своей бабушки: да не злодейка, уж точно.

Наверное, неприятно её внукам смотреть на такую внешность, успела я подумать, прежде чем она решила, что с нами делать, выражая всем своим видом недовольство от нашего появления.

Услышав от Володи, что мы прибыли к Дмитрию Яковлевичу, хозяйка сдержанно прореагировала, на ходу гася в себе великую досаду, и повела нас по тропинке среди медово-ароматных пышных клумб направо от дома, во флигель.

Но ведь могла и вовсе отказать нам в этой встрече, – оправдала я её мысленно в своём желании всё и всех примирить в то чудесное мгновение.

Внутри лёгкого строения я увидела светлую мебель, диваны в белых чехлах по обе стороны от длинного стола, красивую посуду за стеклом, на полу – ковровые дорожки. Мы присели, не сговариваясь, на краешек ближе к нам стоящего дивана и затихли в ожидании хозяина. За нашими спинами осталась входная дверь и притаилось столь же интригующее царство зала с необычной для летней кухни обстановкой и комнатными цветами (вот бы всё с наслаждением рассмотреть!). Но я не позволила себе оглянуться: даже в нашей узкой каморке мне всегда претило разнузданное любопытство посторонних. Хотелось соответствовать своей же планке представления о достоинстве, внушённом к тому же его образом с фотографии.

Наконец он появился (понимал ли, насколько сильным был этот момент в моей жизни?) – большой, полный, с одутловатым, раскрасневшимся от жары лицом, в полосатой пижаме и в соломенной шляпе. Курточка на нём была не застёгнута, и белоснежная майка дополнила впечатление привычной ухоженности и барства в замашках.

– Здравствуйте! – произнёс он весело, без всякой насторожённости, с откровенным недоумением в глазах. Я, скованная осознанием момента, тихо поздоровалась в ответ.

Володя засуетился, почтительно встал перед ним во весь свой богатырский рост, молодой, красивый, с пышной шевелюрой, подал руку встречным жестом и с улыбкой склонился над ним в приветствии:

– Здравствуйте, Дмитрий Яковлевич! Я сын Марии Арсеньевны, Владимир.

Я всегда любовалась Володей в детстве и на этот раз с гордостью пронаблюдала нарастание любопытства во взгляде принимавшего нас хозяина.