Порой мне изменяла выдержка – особенно в тех ситуациях, когда речь шла о наказании за их детскую шалость (и никогда не говорилось о непослушании – и я верила им, что так и было, потому что зверствовал этот дедушка Яков с невероятной степенью свирепости, – тут у любого пропадёт хоть лень, хоть беспечность). Эти ребятки были отравлены страхом с первых моментов своей осознанной жизни.

Но какими славными они были в моём представлении! И ни на йоту в этом нет преувеличения: детство всем нам даёт прелестную возможность милого образа, нежного лепета, первых ярких впечатлений и посылает нам жажду познания через естественное желание милой игры. Как это всё перечеркнуть в ребёнке, в природе которого – исключительная трогательность и беззащитность? Кем, каким надо быть взрослому человеку, чтобы разрушить детство сознательно?!! Для меня всегда было реально простить, понять, принять человека – стоило представить его… лялькой, малышом. И всё. Это мирит меня обычно с любым человеком, снимая все вопросы, претензии, противоречия.

Я вспоминаю этого Якова Андреича, хотя совсем не знаю его. Я вынуждена это делать: я вспоминаю его вместе с его детьми, когда своим молчаливым присутствием, означающим согласие слушать, я помогаю им выговориться, выкрикнуть, вырвать, как жгущий ком памяти, свою тайную боль. Потому что в их семье не было принято жаловаться. А каждый из них упрямо не хотел сочувствовать ни брату, ни сестре, считая свою душевную рану самой неизлечимой. Они словно состязались друг с другом, кому больше досталось, кто был менее любим, когда вдруг, встретившись, начинали натыкаться, как на мины, в своих воспоминаниях на эти отравляющие сознание случаи отцовского отношения к ним.

И всегда выходило по этим рассказам, что их отец – бешеный зверь. Я бы не поверила, но, глядя на свою маму, я невольно сбиваюсь на те же мысли, думая о том, что же он натворил! Откуда столько лютости? Может, он был больным? Мама упорно твердила, что война обострила в нём эту ярость, эту нетерпимость ко всему, что не соответствовало его представлению о том, как быть должно. На войну она многое списывала, в том числе – и свою жестокость по отношению ко мне.

Но в конце концов ещё списывала на жестокость отчима.

Однажды я удивлённо переспросила тётю Аллу, услышав, что она училась с Валерой в одном классе:

– Как это – «в одном»? Он же Вас старше на два года?!

– Так он родился перед самым Новым годом, и родители его отправили в школу, считай, с восьми лет. На следующий год я уже пошла в первый класс. А потом, в третьем классе, вышла эта история… с кашей.

– Что за история?

– Да Валера наш плохо учился, сильно отставал по арифметике, и его оставили на осень.

– А-а-а, знаю про такое наказание двоечников. Называется «оставить на осень», а на самом деле они занимаются летом, чтобы быть переведёнными в очередной класс.

– Да, именно это случилось с Валерой. Его учительница понимала, как у нас трудно с питанием, как недоедает Валера. Она вызвала маму в школу, чтобы договориться с ней насчёт особого рациона на период занятий. И мама всех нас продолжала кормить по утрам кашей на воде, а вот для Валеры стала готовить молочную. Я смотрела на счастливого Валеру и мучилась: так хотелось молочной кашки, сладенькой… Через несколько дней говорю ему: «Валера, послушай, зачем тебе заниматься летом? Ну останешься ты на второй год – подумаешь! Зато ты придёшь в один класс со мной учиться – сядем вместе, и я арифметику тебе буду решать на всех контрольных. Только давай сейчас вместе кашу есть – пополам, договорились?». Валера недолго думал – стали мы вместе кашу есть и в поле убегать. Играли до самого обеда там. Школа была далеко, за линией, и не сразу учительница спохватилась. А когда она пришла выяснить причину Валериного отсутствия, тот уже забыл всю математику и в назначенный день, естественно, с контрольным заданием не справился. Так и остался на второй год – вышло по моему! Но слово своё я сдержала: помогала ему по всем предметам. Легко ему было со мной на пару в школе учиться и экзамены сдавать. Закончил семилетку и уехал в ремесленное училище, в Благовещенское. Там стал учиться так хорошо, что его оставили преподавать. Видимо, нашёл своё.