И, разумеется, каждый из них от души надеялся, что никаких исключительных ситуаций за время их дежурства не возникнет…

Тяжесть «броника» уже практически не ощущалась, Юля только вспоминала иногда, как в начале службы ей казалось, будто он пригибает её к земле, замедляет движения, делает тяжелее сразу килограмм на сто. Да и то эти воспоминания приходили всё реже. Человек привыкает ко всему – даже к некомфортным условиям и отнюдь не радужной действительности вокруг. А в особых случаях, когда у человека всё в порядке с силой воли, даже воспринимает эту действительность с юмором.

Юля считала, что у неё силы воли нет. Она не умела воспринимать с юмором то, над чем смеяться вовсе не хотелось. Но и ныть не любила – во всяком случае, старалась не ныть. Поэтому всё больше уходила в себя, не любила лишних разговоров – по сути, потихоньку отвыкала от них вообще. Теперь уже даже и не представляла вовсе, о чём ей говорить при встрече с гражданскими – как вести беседу, какие вообще бывают темы для неё. Обсуждать в сотый раз, как всё плохо? А смысл? Нет, если от этого жизнь станет лучше, и война закончится, она готова болтать часами. Но ведь не станет, и не закончится.

Так потихоньку терялись, уходили навыки обычной жизни, и Юля не хотела думать о том, что будет, если они потом не вернутся. Потом будет потом. А пока – делай, что должно, и будь что будет.

Военная форма воспринималась уже как вторая кожа, и Юля тоже смутно представляла себе то время, когда, как в песне Высоцкого, «сменит шинель на платьице». Она и в мирной жизни не очень-то любила платьица, предпочитала «моду унисекс»: джинсы и кроссовки. А теперь, честно признаться, её вполне устраивало, что не надо было заморачиваться, что надевать каждый день. Жизни гражданских сейчас, скажем прямо, не позавидуешь – надо жить, как обычно, и выполнять те же обязанности, что и в мирное время, только всё это сильно затрудняют военные условия. Чем хороша армия – здесь обо всём подумали за тебя люди более умные и компетентные. В том числе и что тебе носить.

Да и «броник» на самом-то деле был вовсе не стокилограммовый, как казалось поначалу хрупкой девочке Юле, пришедшей служить в армию. Конечно, увеличивал массу. Конечно, стеснял движения, да и то поначалу – от неопытности и неумения использовать его. Теперь же без бронежилета и «разгрузки» девушка чувствовала себя раздетой. Даже не на задании, а просто в каких-либо двусмысленных ситуациях рука сама собой тянулась к нужному кармашку или подсумку. И если кармашка не находила, это на мгновение вводило Юлю в ступор.

Сейчас из своего укрытия Юлия следила за двумя часовыми на блокпосту. Укрытие, надо сказать, было весьма удобным – будто специально для неё здесь и поставили это старое дерево с низкими раскидистыми ветвями, то и дело скрипевшее от ветра и мороза. Те двое оглядывались на этот скрип, но, не находя ничего интересного, тут же отводили взгляды.

Они не очень внимательны, отметила Юлия, – устали, и дежурство им надоело, мечтают о том, чтобы побыстрее смениться. С одной стороны, это хорошо, с другой – не очень: самим можно расслабиться и потерять бдительность. Противника всегда следует воспринимать всерьёз.

Дерево снова заскрипело от ветра – казалось, внутри широкого ствола сидит несчастное существо с зубной болью и всем на неё жалуется. Один из солдат на посту резко развернулся и направил в сторону дерева ствол своего «Калаша». И в тот же момент прямо над её ухом просвистело что-то и поднялось в нескольких метрах позади облачком снежной пыли.

– Ты шо, сдурел?! – воскликнул сердито его напарник. – Зачем зря патроны тратишь? Они у нас все под отчётом. Приедет командир роты – потом не рассчитаемся. Чем тебе то дерево не угодило?