Когда я поравнялась с ней и бесцеремонно повернула в её сторону голову, я в каком-то животном ужасе отпрянула в сторону и замерла. Это была наша с Мариш приятельница из времён юности. Одна из тех редких подруг, которая прервала контакты не только со мной, но и с Мариш, да и со всеми нашими знакомыми.

– Вика?! – это был скорее вопль, чем вопрос. Мой голос сорвался не столько от изумления, сколько от страха. Она так изменилась! Она стала очень-очень плохо выглядеть. Нет ничего удивительного в том, что я подумала, будто это не наша ровесница. Мне кажется, я даже вижу седые волосы в давно отросших корнях её волос. Первое, о чём я подумала – это наркотики. Но пристально вглядевшись в её глаза, которые с какой-то мольбой смотрели на меня, я поменяла точку зрения – скорее, болезнь.

– Оля… – протянула она. – Это ты, надо же!

Вика попыталась улыбнуться. Может быть, не болезнь, а горькая утрата? Я слышала, что люди могут поседеть из-за смерти близкого за несколько часов. Ладно, я ничего не понимаю в эмпатии!

– Что у тебя случилось? – выпаливаю я.

Мне стыдно, что я так с места в карьер. Но я даже не знаю, как можно прикидываться, что это обычная встреча давних знакомых, которым следует обменяться парой дежурных фраз.

Она так жалобно смотрит на меня, как будто я – её последняя надежда. Я не нахожу ничего лучше, как подойти к ней и взять за руку. Я вглядываюсь ей в глаза с немым вопросом.

– Оля… – она не знает, как начать. – Честно говоря, я приехала сюда, потому что вспомнила про Марину. Я хотела позвонить ей в дверь, но передумала в последнюю секунду. А потом я не могла уехать, и я здесь уже очень давно. Я иду к метро, а потом иду сюда снова. Но мне не хватает смелости… я не знаю… – её голова падает в моё плечо, и она начинает горько плакать.

– Пойдём со мной, – я беру её под руку и веду к своему подъезду. – Мариш переехала несколько лет назад. Но она приезжает сюда к маме почти каждые выходные. А мы с мужем переехали в квартиру моих родителей. Если ты захочешь, я дам тебе Маришкин телефон.

– Я не пойду, – Вика резко останавливается, высвобождается из моей поддержки. – Я не буду входить в ваш дом, – она мотает головой, словно я пытаюсь затащить её в какое-то место, где с ней случилась невыносимая беда. – Я приношу людям несчастья.

Мне становится страшно. Она похожа на помешанную. Она вот-вот взорвётся в истерике. Я не знаю, что делать. Беспомощно озираюсь по сторонам. Мне кажется, что люди смотрят на нас с неприятным любопытством.

– Это всё глупости, – убеждённо говорю я. – Тебе нужно посидеть немного, я дам тебе какое-нибудь успокоительное. Пойдём со мной.

– Нет! – она изо всех сил мотает головой, и отступает на шаг назад.

Что мне, врезать тебе, что ли? Я вспоминаю, что людей нещадно бьют по щекам, когда они так ведут себя. Они сразу успокаиваются, могут и поплакать, но зато потом приходят в себя.

– Вика, скажи мне, что случилось? Хочешь, мы найдём Мариш? Что мне сделать?

– Нет, не надо ничего! Я всё испорчу! Я приношу беду… – она выпучивает глаза и начинает медленно отступать. – Я завистливая. Я согрешила. На чужом несчастье счастья не построишь. И я разрушила столько жизней. И свою. Почему я не разбилась вместе с ним? Я должна была умереть вместо него. – Она замирает, глаза становятся стеклянными, и она орёт: – Я должна была сдохнуть!

И она уже бежит куда-то сломя голову. Я бегу за ней. Мне бы хотелось забыть обо всём этом кошмаре. Хотелось бы поддаться страху и удрать в обратном направлении, домой. Лучше бы я вообще её не встречала…

Мне удаётся поймать Вику. Я так зла на неё, что это добавляет мне львиную долю физических сил. Я разворачиваю её к себе, хорошенько трясу за плечи. Он издаёт душераздирающие крики. Мне даже страшно представить, что о нас думают окружающие. Я должна быть хладнокровной. И я бью её по щеке. Раз! Два!