– Давай заведём собаку? – спрашиваю я.

Мой муж хмурит брови:

– Зачем?

– Мы будем гулять с ней по вечерам и разговаривать, – уверенно отвечаю я.

– С кем? С собакой?

– С тобой разговаривать, – нетерпеливо выдыхаю я. – Тебе будет некуда деться, и придётся вести со мной беседу.

– За собакой надо убирать, следить, чтобы у неё не заканчивалась еда, лечить её. А ты обо мне-то не можешь позаботиться. Собака обладает отличными от людей речевыми способностями, она не сможет внятно объяснить тебе, что больна, а будет просто скулить. Так и помрёт, потому что, скорее всего, ты неправильно её поймешь. Подумаешь, что она, например, просто устала.

Я вжимаюсь в кресло и закипаю. Что я когда-то нашла в этом… человеке? Это вообще он? Тот Саша, который разучивал для меня понравившиеся песни на гитаре. Часами говорил со мной по телефону, если мы не могли встретиться. Наша жизнь была полна музыки, во всех смыслах этого слова. Испещрена разными жанрами, песнями, которые нравились обоим, творчеством групп, которые нравились ему, и совершенно не нравились мне. Столько музыки давало нам разные ассоциации: текст этой так напоминает историю наших чувств, под мелодию той мы занимались любовью. Я даже украла идею из книги Джо Мено «Сделай погромче», переполненной музыкой от корки до корки, и подарила Саше диск с композициями, которые для меня были так или иначе связаны с ним. Я вложила в коробочку от диска листочек, где расписала, что думаю о нас, когда слушаю определённую из этих песен. А он не сразу нашёл эту бумажку, потому что она была вложена в обложку. И когда мы с ним обсуждали эту музыку, какие-то ощущения у нас совпадали, а какие-то были диаметрально противоположными. И я даже обрадовалась, что он честно высказал своё мнение, без влияния моих впечатлений… Господи, это всё сейчас кажется таким юношеским бредом. Мы тогда были уже взрослыми людьми, но наши чувства превратили нас в безумных подростков, в чём-то наивных, а в чём-то очень мудрых. Сколько песен он спел мне своим низким, с хрипотцой голосом? А я садилась всегда на пол, напротив него, завороженно смотрела, как его руки бегут по гитарному грифу, и возбуждалась, и восхищалась им, и смотрела на него снизу вверх… А когда он заканчивал песню, он спокойно откладывал гитару, переводил на меня взгляд, улыбался, и напевал моё имя…

– «Ольга, Ольга!» – вопили древляне, с волосами жёлтыми, как мёд… – доносится из магнитолы голос Хелависы.

Меня словно током бьёт.

– Сделай погромче, – протягиваю я.

Я вспоминаю, как нарский ветер раздувает мои волосы. Я щурюсь от света уличного фонаря и иду вперёд. Рядом со мной молодой человек. Мы идём к дому по дорожке из красной плитки. Мы примерно одного роста, и если я поверну голову, то мне не нужно будет просить его наклониться ко мне – я прекрасно вижу его глаза напротив моих. И я поворачиваю голову, и смотрю на них. И я слышу его голос. Спускаюсь взглядом ниже, и останавливаюсь на его губах. Они напевают моё имя.

– Я раньше пел тебе под гитару эти стихи, – говорит Саша.

Но теперь эта песня металлическим тросом рассекла мою жизнь на две части, и будет связана с другим человеком.

У меня смутное ощущение, что разговор будет неприятным. Мариш придёт в гости через полтора часа. Я не могу заняться ни примитивной домашней работой, ни таблицами с отчётностью, ни просмотром фильма. Хожу по квартире из одной комнаты в другую, будто ищу что-то необходимое, какой-то утерянный не мной предмет, и я даже представить не могу, куда мой муж его подевал. Всё время мой лабиринт приводит меня в кухню. На столе уже готовы чашки, и заварен чай, и разрезанный пирог спрятан под крышкой коробки. Я не первый раз прихожу сюда за последние несколько минут и машинально поправляю посуду в соответствии с только одним моим рукам известной гармонией.