. Никогда не терявшие бдительность женщины, то и дело поглядывая на входную дверь, начинали предупреждающе наступать на ноги своим благоверным, пускали в ход острые локотки, а иногда и отточенные лезвия коготков. Сообразив наконец, отчего забеспокоилась супруга, спорщик умолкал, как бы впав вдруг в состояние задумчивости; диспут ненадолго затихал – что использовалось для разлива брусничного напитка, – а затем возникал с новой силой, теперь, совершенно неожиданно, на поприще культуры:

– А слышали, говорят, что на ордене Александра Невского изображен профиль Николая Черкасова, – хорошо поставленным голосом светской львицы осторожно начинала новую – безопасную – тему княжна.

– Вот уж никогда не обращал внимания на то, кто там изображен, – снисходительно отвечал Вашецкий. Он был кавалером ордена Трудового красного знамени, а потому считался знатоком в государственных наградах. Никому иному из присутствующих награждение орденами не грозило.

– А я слышал, что Невский сражался как раз против какого-то ордена, – острил Лев.

– Может, Невский и сражался против, а вот Черкасов был за, – улыбался Вашецкий. – И в результате у него уже два Ленина…

– И, черт возьми, пять Сталинских премий! – сотрясал стол мощный кулак Александра Ивановича. – А ведь и я мог сыграть Невского… – Супруга обеспокоенно смотрела на него. Когда-то Девич был актером театра Ермоловой в Москве, подавал надежды. Жизнь поломал анекдот, рассказанный за столом на театральном междусобойчике. Хорошо хоть теперь, после восьми лет лагерей, он работает по специальности и, надо сказать, пользуется успехом: на него ходит даже пятый начальник Дальстроя, Иван Лукич Митраков.

– Никому не надо завидовать, – успокаивал актера Вашецкий. – Ведь известно, что Товарищусталину очень не понравилась вторая серия «Ивана Грозного». Да ведь и было даже постановление какое-то… В общем, показ ее запретили, – заканчивал он почти виноватым шепотом.

– Короче, еще немного – и сейчас бы товарищ Черкасов сидел и выпивал вместе с нами, – качал головой Лев.

– С нами, не с нами, но сесть может любой, – дернув мужа за рукав, предупреждала Валентина.

– А, знаю я это постановление, – вспоминал Девич. – Нам его зачитывали на политинформации. Там говорится… что во второй серии фильма допущено невежество в изображении исторических фактов, потому что прогрессивное войско опричников Ивана Грозного представлено в виде шайки дегенератов, наподобие американского Ку-клукс-клана, а сам Грозный, обладавший сильной волей и характером, показан как слабохарактерный и безвольный человек вроде Гамлета…

Тут вставлял свои «пять копеек» Арей. Откашлявшись, он тихо, но отчетливо произносил:

– Похоже на цитату из обвинительной речи Сафонова[11]. И то, и другое – насчет прогрессивных опричников и сильной воли Грозного – одинаково лживо.

Вашецкий, будучи, пожалуй, самым трезвым из всей компании, удивленно смотрел в сторону Арея, но так и не увидев его, не заметив даже легкого дрожания воздуха в том пространстве, где располагалось тело непрошенного гостя, говорил задумчиво, с таким видом, будто его голову только что посетила свежая мысль:

– Похоже на цитату из обвинительной речи Сафонова…

На этот раз проявляла беспокойство Людмила, и ее твердый локоток вреза́лся в мягкий бок супруга.

– Да это и было обвинение, – продолжал Арей. – Только Черкасову повезло. Пока дело разворачивали, умер Эйзенштейн, началась борьба с космополитизмом… – в общем, в сорок восьмом уже было не до него. А в сорок девятом он опять на коне: четыре роли за один год!

Теперь удивлялся Девич. Он тоже внимательно смотрел в сторону Арея и, подобно Вашецкому, ничего не видел в том месте, откуда, как ему казалось, раздавался голос.