Площадь возле Оперного театра встречает нас холодным ветром и мелкими снежинками.

– Господи, не могу поверить, что мы снова тут. Столько времени прошло. Помнишь, как тут гуляли раньше, школьной компанией? А потом, прямо перед моим отъездом в Москву? – с улыбкой оглядываю окружающие нас здания, принимая из рук Жени стаканчик с классическим капучино без сахара.

– Не так уж и много, Янчик. Год – разве за это время хоть что-то успело поменяться? – Ершов тоже улыбаешься, хлопая меня по плечу.

– И то верно. Как у вас с Маринкой?

Марина – девушка Жени и, кажется, у них всё серьёзно.

– Всё отлично, передавала тебе привет и приглашала на выходные к нам. Всё ещё хочет тебя познакомить со своим двоюродным братом. Зря, говорит, отказываешься от этой шикарной перспективы, – подтрунивает друг. – Лучше расскажи, как у тебя на самом деле с личной жизнью?

– А сам как думаешь? – гримасничаю я. – Сложно завести отношения, когда ты вечно на рейсах и у тебя ненормированный график. Иногда я живу по Московскому времени, иногда по Красноярскому, иногда по Магаданскому.

График и правда кошмарный бывает. Думаешь, что летишь в Мурманск туда и обратно, к вечеру уже дома будешь, а по факту остаёшься там на день-два из-за нелётной погоды.

– В этом есть и свои плюсы, – кивает Женька. – Всегда можно завести интрижку на пару дней где-то на курорте. Или ты всё ещё грезишь им?

Про него я говорить не хочу. Больная тема, которую сложно понять даже близкому другу. Тот, кто прочно поселился в голове и сердце с моих пятнадцати лет. Почти помешательство. Детская первая любовь, переросшая в нечто большее, не особо нормальное, одержимое. И до сих пор терзающее, не отпускающее и на миг.

– Как твоя мать? – понимая, что разговор зашёл в тупик, Женя переключается на другую тему.

Приходится выкладывать, как есть на самом деле. Ершова уже ничем не удивить. Все выходки мамы он проживал со мной вместе. Предлагает пожить у него. Но куда? У него Маринка, а ещё отец и кошка. Неудобно. Потому отказываюсь.

Так мы и бродим по центру, пока окончательно не замерзаем. Другу завтра в институт. А мне оформляться на работу. На том и прощаемся.

Подъехав к новому дому матери, перевожу дух у подъезда. Надеюсь, она спит. На улице уже почти полночь, лишь фонари освещают дорогу. Снег закончился, и звёзды, как никогда, хорошо видно. Это хороший знак. Определённо хороший, так ведь?

Поднявшись на седьмой этаж, пытаюсь отпереть дверь выданным матерью ключом. Но почему-то тот только с пятой попытки вставляется в замочную скважину. Захожу внутрь, слыша шум и шаги с кухни, что звучат всё ближе и ближе.

Сердце отчего-то ускоряется, как будто предчувствует беду. Надвигающееся цунами, волна которого в щепки разнесёт привычную жизнь многих. Руки потрясывает, а пальцы холодеют. Да что со мной, чёрт его дери?

– Ма… – произношу в пустоту и осекаюсь, потому что всё вокруг будто бы погружается в вакуум.

А до моего слуха доносится голос мужчины. Бархатный, властный, требовательный:

– Вы, собственно, кто?

Вцепляюсь руками в дверную раму.

Мне кажется!

Этого не может быть!

Дыхание становится слишком шумным, в висках пульсирует, отбивая пульс набатом. В голове только одна мысль: «Неправда!»

– Это – моя сестричка, Яна, – в помещение плавно входит рыжеволосая женщина и хватает под локоть мужчину. – Прости, дорогой, не успела тебе рассказать! Она поживёт тут недельку. Ты её даже не заметишь! – чуть ли, не пища от радости, мама переключает внимание на меня: – А это – Дмитрий Дмитриевич. Мой муж.

Муж? Муж!

Тело не слушается, становясь похожим на натянутую тетиву. В горле колючий ком, который я не в силах проглотить. С трудом заставляю себя поднять голову, чтобы взглянуть в светло-карие, с золотистым оттенком глаза не моргая.