Что я знал про Катю? Мать – эстонка, отец – русский. Закончила педагогическое училище, курсы шведского языка, год работала нянькой в шведской семье. В книжном магазине служит полгода, снимает комнату в квартире, где живет еще негритянская семья. В магазине платят мало. Встречалась с электриком Эриком, ездила миловаться к нему на дачу, их застукала его жена – приехала ночью, устроила скандал, обозвала эстонской коровой, увезла Эрика. Бездетный Эрик, обещавший развестись с супругой, не мычит, не телится. Звонит ей, предлагает встречаться на даче у приятеля. Катька поставила условие: разведешься – звони… Еще он заставил ее провериться на СПИД. «А жену и себя ты не хочешь проверить? И мне справку принести?», – ядовито спросила Катька. Эрик всерьез думал несколько дней, а потом сказал, что не хочет. Чем он объяснит такую проверку жене?

Это Катька с легкостью рассказала мне по дороге, как случайному дядюшке-таксисту, везущему ее после пирушки домой. Как бы такая игра, рассудил я.

Мы сели за стол, и я налил себе пепси.

– А почему не водку? – удивилась Катя. – Я одна не буду!

– Не уговаривай, – твердо сказал я. – Если я выпью, мне из этой Швеции будет не выбраться.

– Ты что, запойный? – восхищенно предположила Катька и поспешно выпила не чокаясь.

Нравилась ли мне Катя как женщина?

В ней не было загадки. Все остальное было на месте. Мужчине моего возраста было бы лестно завалиться с ней на широченную тахту, но все оказалось бы слишком просто. Как всякий русский, я остерегаюсь простых решений. И вообще получилось бы, что Катька соблазнила меня, а не наоборот. Вы эти феминистские штучки бросьте! Мы, мужчины, умеем постоять за свои права.

Н-да, понимаешь.

Вот такая у меня строгая философия.

– Закусывай, – я протянул ей дольку посыпанного солью огурца. – Тушенку погреть или холодную будем?

Катя захрустела огурцом и сказала, что она решила похудеть на шесть килограммов, чтобы назло Эрику «взвесить меньше, чем его жена». Поэтому есть она не будет. Огурцы не в счет – они способствуют похуданию.

Я сказал, что она не толстая. И вообще, тощая корова – еще не лань.

– Нет, я стала очень толстая. – Она огладила рукой бедро. – Здесь, в Швеции, очень важно иметь хорошую фигуру. Тем более я не шведка, а эстонка. Я должна быть особенно привлекательной…

– Чтобы выйти замуж?

– И для этого тоже.

Я вывалил тушенку на тарелку, сыпанул отварных овощей. Полил кетчупом.

– Давай еще выпьем! – попросила Катя.

Белый стакан сошелся в воздухе с коричнево-негритянским. Чокнулись. Выпили.

– Как я их всех ненавижу! – Катя неожиданно стукнула кулачком по столу. – Свиньи, курвы поганые… Они нас за людей не считают. Тупые, как не знаю кто… Телевизор сами подключить не могут, а строят из себя интеллектуалов … – Она по-мужски уперлась взглядом в стол, и ноздри ее гневно шевелились. – Налей мне еще… Не бойся, я на такси доеду.

– Только тебе поддатой на такси и ездить…

– Здесь в любом виде на такси можно, – она усмехнулась, – ничего не случится. Это не у нас.

Катя налила себе полстакана водки и махом выпила. Я понял, что звонить однофамильцу мне придется одному. Вытащил из пакета справочник и нашел телефон Димитриуса. Катька, подбодренная присказкой о сомнительных достоинствах тощей коровы, уплетала тушенку.

Я набрал номер и ждал секунд тридцать. Никого. Набрал снова. Может, уехал на дачу или в гости. Или переехал…

Потом мы сидели за столом и разговаривали. Я курил, прихлебывал пепси, и дым плавно утекал в распахнутое окно. Катька бесилась, рассказывая о работе в магазине и своем хозяине Улле.

Улле требовал, чтобы она выполняла главнейшую заповедь торговли: покупатель – это бог! Дети роняют книги с полок – надо с улыбкой поднять их и не дергать родителей, которые в это время переговариваются за стеллажами. Какую бы глупость ни сделал покупатель – надо улыбаться. Надо быть вежливым, хоть ты тресни.