Еще минута – толчок, и колеса коснулись посадочной полосы почти у самой кромки воды. Вот она, наконец, чужбина, то место, где можно думать и чувствовать по-другому. Крон не отрывал глаз от иллюминатора. Самолет катился по посадочной полосе, снижая скорость, потом свернул и совсем медленно подъехал к зданию аэропорта.

Со всех вещей у него была только одна дорожная сумка. Крон забрал свой скромный багаж и вышел из зала аэропорта. Стояла жара. Воздух был горячим, влажным и солоноватым. Приятно пахло зеленью и морем. Он не торопился, шагал медленно, закуривая на ходу и наслаждаясь полной свободой. Повсюду между катящихся чемоданов и навьюченных рюкзаками и сумками приезжих сновали таксисты, громко предлагая свои услуги и эмоционально выясняя отношения между собой.

Крон нырнул в первое подвернувшееся такси, попросив таксиста отвезти его в какой-нибудь недорогой отель, и машина покатила по узким улочкам города. По обе стороны дороги тянулись серые каменные стены, как на старинных гравюрах, мелькали небольшие дома с беседками из виноградных лоз, усыпанные дивными нежно-сиреневыми цветками кустарники. Крон смотрел по сторонам, и ему все казалось красивым и немного неправдоподобным. Так много зеленого цвета, цвета покоя и вечности. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что возврата нет, и что теперь здесь его место, среди этих милых чужих пейзажей, напоминавших живописные открытки из его детства. Все вокруг дышало спокойствием и радушием. В этом маленьком уютном крае, возможно, ему посчастливится потеряться и все забыть.

Ему не хотелось больше ни о чем думать, он смотрел в окно, сравнивая увиденное с сохранившимися в памяти картинками из открыток его детства. Эти узкие улочки с разноцветными яркими фасадами старых домов, маленькими пекарнями и кондитерскими, винными погребками, кофейнями и закусочными, лавками кустарей-ремесленников – здесь будто бы все засело еще в прошлом веке. У Крона вдруг появилось странное ощущение, что он уже когда-то бродил по изгибам этих улиц в какой-то другой жизни. И всего того, что он видел сейчас вокруг себя, не было на открытках, да и вообще никаких открыток не существовало. Была какая-то другая жизнь, и он уже когда-то умирал, а потом снова появился. Его мозг ничего не помнил и не мог помнить, но это была какая-то совершенно другая память. Ему почему-то казались знакомыми и эти прохладной голубизны дома с аркадами, здания с химерами и мифическими существами разных мастей, стройные колокольни и благородные арки каменных церквей, которые в действительности никогда не имели к нему никакого отношения.

Но вот такси вынырнуло из лабиринта старых улочек, пропахших кофе и свежей выпечкой, и перед глазами Крона открылся совершенно другой город с небоскребами и причудливыми роскошными зданиями. Они выпячивались среди разноцветных обветшавших домиков с решетчатыми балконами, словно старались перещеголять друг дружку своей замысловатостью. Это выглядело немного нелепо, так же нелепо, как и его теперешнее положение.

Будучи по натуре идеалистом, он всегда стремился приноровить свою жизнь к своим представлениям о ней. Все что выходило за рамки того, «как должно быть», казалось ему ненормальным и бессмысленным. В свои сорок лет Крон жил бобылем, поскольку ни одна из женщин, которых он когда-либо знал, не подходила под его представления об идеальной спутнице. Он относился к тем натурам, которые, любуясь чудесно цветущим растением, будут глубоко разочарованы, когда со временем не обнаружат на нем таких же чудесных плодов. Если он и влюблялся, то влюблялся в созданный им самим же образ совершенной женщины, а потом долго и мучительно переболевал разочарованием. Разочарований в его жизни было гораздо больше, чем того, что вызывало в нем удовлетворение. Все что случилось с ним теперь, начисто разрушило всю его реальность. В его сознании наступил обвал. Он всю жизнь старался жить правильно, не нарушая установленных им же самим правил, но вдруг попал в совершенно другую, грубую действительность, где его идеалистические законы не работали. И теперь все его прежние идеалы были, как ему казалось, одной большой ошибкой. Он старался больше об этом не думать, но мысли сами лезли в голову, едкие, надоедливые. Крон пребывал в полном замешательстве. Впервые в жизни он поступил против своих же правил «как должно быть», и все вокруг в его новой реальности выходило за эти рамки. Выпрямившись на сиденье, он старался больше ни о чем не думать. Картинки за окном его больше не занимали. Он чувствовал себя измотанным и до смерти уставшим.