«Я помню чудное мгновенье…» – это теперь были ее стихи. Вместо Вовы Карпова. Или еще лучше – «Остановись, мгновение!». Но увы…

День промчался мгновением. Аглая не ходила – летала. Учителей не слышала: пение райских птиц вместо человеческих голосов. Внутри и вокруг нее порхали разноцветные бабочки. У счастья свои приметы и свой счет времени: не понедельник-вторник-среда… первое-второе-третье… – бесконечность! Сколько оно длится, на сколько его хватает? Мам, я не хочу ужинать… Ну сколько можно смотреть новости? Какая разница, чем кончится референдум у британцев? Можно, я пойду к себе, почитаю… Но даже читать в тот вечер не хотелось. Лежала на кровати, смотрела в потолок. И видела перед собой лишь Вову Карпова…

Следующий день был уже как все, обыкновенным: и 17-й трамвай без Вовы Карпова, и портфель тяжелый, битком набитый, на боку, и падать ей было незачем, и никаких происшествий. Урок за уроком… Опять новая тройка, будет маме о чем поговорить вечером. И снова Вова Карпов где-то рядом, но сам по себе, а с ней не общается, так же как с другими. И что же еще должно произойти, чтобы он хоть еще разочек, хоть еще на одно мгновение заметил ее, Аглаю? Раскрасить лицо… Завыть в полный голос и сорвать урок, упасть и умереть посреди класса… День за днем текли в мучительном ожидании: ну пожалуйста, Вова Карпов, заметь меня, обрати внимание, спаси! Дни шли как ни в чем не бывало. И не меняясь…

А вскоре Вова Карпов и вовсе исчез из их класса 7 «Б» и из ее жизни. Ее любовь. Ее герой. Ее первое немыслимое счастье. И страдание…

Военного отца в очередной раз куда-то перевели, какая разница куда, ей и спросить было про то не у кого. Да и зачем?

Так же как внезапно он появился, так его не стало. Насовсем. Некому было больше собирать ее книжки с тетрадками по трамваю, да она, пожалуй, больше их не роняла. Не о ком мечтать. Но Аглае показалось, что она теперь знает, как выглядит счастье. Хотя на долгие годы в будущем и рассказывать-то было не про что – не про портфель же, упавший в трамвае много лет назад… Осталось в памяти имя – Вова Карпов… и точная уверенность, что именно так называлась ее первая любовь!

Аглая к десятому классу изменилась. О чем свидетельствовали очевидные знаки внимания окружающих мальчиков, зависть подруг, беспокойство родителей. «Не вздумай садиться в проезжающие машины к незнакомым мужчинам, – предупреждала мама. – Ровно в десять домой!» Словно до десяти нельзя сделать того, чего боялась мама.

«Я верю тебе», – говорил папа, и его настороженный взгляд и невысказанная, но отчетливо для Аглаи звучащая тревога знаменовали новый, отличный от прежнего этап ее жизни, ее обновленный облик. Ее непонятно еще чем грозящую новую взрослость. Она любила теперь разглядывать себя в зеркале: нет, не дылда! Скорее фотомодель, 90,60 и опять 90… Откуда-то ноги взялись длинные, стройные, и лифчик мама покупала ей уже 2-й номер… Правда, покупалось ей совсем не то белье, какое хотелось. Чистый хлопок, – говорила мама. Но при случае такое не покажешь! А с косметикой даже мама с папой смирились, и Аглая узнала разницу между собой утренней и вечерней – с удлиненными, увеличивающими глаза подкрашенными ресницами, легкими румянами «деревенский воздух», разного цвета губной помадой, – осознающей свою новую внешность, новую власть над окружающими. «Принеси мне попить», – говорила она одному мальчику, и тот бросался опрометью выполнять ее приказ. «Мне жарко и не хочется танцевать», – капризничала она с другим, и тот, бледнея и краснея, не знал, как угодить школьной красавице. Аглая поначалу с интересом осваивала новое, обрушившееся на нее внезапное амплуа. Мадмуазель Фаталь, назвали ее одноклассники, когда они начали учить второй иностранный язык, французский. Но и оно быстро ей наскучило. Не перед кем было эту «фаталь» разыгрывать… А лишнее внимание обременяло. Реакции партнеров по танцам, разговоры с одноклассниками и старшеклассниками, с девочками и мальчиками были легко предсказуемы. И мало интересны.