Радостный, возбуждённый жал кнопку звонка у знакомой двери.

– Вот, – выпалил, едва на пороге показался Николай Степанович, – пригласительные! В воскресенье концерт – буду выступать, приходите!

– Ты смотри, какие успехи, – Лещевский одобрительно кивнул голо-вой, – скоро будешь петь в Большом театре!

– Нет, – смутился Коля, – не скоро.

– Заходи, чего на пороге стоишь? – Аня, по обыкновению, стояла в дверном проёме, опираясь на него левым плечом. Очень хотелось зайти, поговорить с ней без Воронцова (всё это время тот не отходил ни на шаг), побеседовать с Николаем Степановичем, который общался легко, с юмором и весёлым подтруниванием.

– Не могу! Через час генеральная репетиция!

– Ух, ты! Хорошо, после концерта пообщаемся.

– Так вы придёте?

– Конечно, нам же интересно тебя послушать, – обращаясь к дочери, добавил, – и музыку мы любим, да?

– Любим, любим! Ты Воронцу билет принёс?

– А ему зачем?

– Он тоже музыку любит, – улыбнулся Лещевский, – принеси.

– Хорошо, – настроение упало, – принесу.

Выходя из подъезда, Коля вновь ощутил себя самым счастливым человеком на свете: Аня услышит, как он поёт, а Воронцов… так это и хорошо, пусть приходит – он так не умеет!

За час до концерта, после общей распевки, ребят отправили одеваться в сценические костюмы – синие безрукавки, надетые поверх белых рубашек с алым пионерским галстуком. Переодевшись, решил выйти в фойе, встретить Аню. Но хормейстер – Надежда Инсуевна – строго запретила выходить к слушателям в сценическом костюме, велев настраиваться на концерт: – Ты сегодня первый раз соло поёшь!

Да спою я, спою, – хотел ответить, но передумал.

Как я узнаю, пришла она или нет? – рассуждал, подойдя к артистическому входу, – да очень просто! – выбежав на улицу, обогнул большое здание дома культуры, очутившись у парадных дверей: родители с детьми, бабушки, дедушки шли на концерт. Ани не было. Стало холодно. Вернувшись к «чёрному» ходу, через десять минут вновь выбежал посмотреть, и так несколько раз. – Может, она пришла раньше, я ведь и родителей не видел.

Хлопки руководителя собрали ребят на сцене. Третий звонок. Занавес!

Как пел – не помнил. После концерта все поздравляли, говорили: «отлично!» Отец крепко пожал руку, коротко поцеловал. Мама, смущаясь и краснея, принимала поздравления. А он искал взглядом лишь её. Аня не пришла…

Утром проснулся разбитый. Безвольно собравшись в школу, вышел к завтраку.

– Ты чего такой несчастный? Вчера так хорошо пел!

– Не знаю, – ответ прервал сухой кашель.

– Коля, ты не заболел? – губами коснулась лба и, охнув, сцепила пальцы в замок под подбородком. – Да у тебя жар! – Градусник показал тридцать восемь и пять, – срочно в постель! Серёжа, вызывай врача!

Два дня пролежал в полусне-полубреду с высокой температурой: тело ломило, в «чугунной» голове, переплетаясь с музыкой Шуберта, пульсировала одна мысль – почему она не пришла? На третий день жар спал, но чувство радости, присущее выздоравливающему, не наступило, сменившись, напротив, вползшей тревогой. Видя потерянный взгляд сына, мать допытывалась:

– Сынок, как ты себя чувствуешь, что болит?

– Ничего.

– Отчего такой грустный? Тебе чего-нибудь хочется? Что купить?

– Ничего не надо, я уже здоров!

– Смотри, какой скорый – здоров он! Ещё вчера весь горел, а сегодня – здоров! Выздоровеешь, когда врачи скажут.

После обеда, дождавшись её ухода в магазин, решил сходить к Ане. Превозмогая головокружение, с трудом оделся, покрывшись испариной. «Ватные» ноги еле доковыляли до переулка, где и наткнулся на мать.

– Это что такое?! Срочно домой!

Сопротивляться не было сил. С трудом дойдя до квартиры, разделся и лёг в кровать, покрывшись крупными мурашками от внутреннего озноба.