– Нет, ну что вы со мною делаете!.. Как на заклание. Ну вот зачем я за вами иду… Вспомнила!.. «беспечность»!
– Что – беспечность?!
– Слово это! Я вспомнила! «О моя бескрылость, о моя БЕСПЕЧНОСТЬ, беспечальный труд…» Немудрено, что я забыла это слово. Я сначала забыла это чувство.
А дальше – как удар в солнечное сплетение.
– Что это?! Господи, что это?
– Озеро.
– Как?.. это… озеро?!
На месте озера лежало нечто, поросшее травой, как шерстью – зеленое, мохнатое, но живое…
– Да это какое-то чудовище из сказки «Аленький цветочек»!
– Но мы же знаем, что на самом деле это заколдованный принц. И если его поцеловать…
– Нет, Ткач, я его не поцелую.
– И я, – говорит Алла. – Пусть приедет Голков и поцелует его.
По Пушкина вниз
– Ну вот ты и побывала в Кишиневе!
– Нет, нет, это не считается. Я не видела Дрейзлера, я не поцеловала озеро… Я ничего не успела, кроме того, как прочесть на белой стене: «Света дура».
Но я не за тем ехала, чтобы читать эту белую скрижаль.
– Но ты был совершенно прав, конечно, это уже совсем другой город. И я теперь знаю это. Моего города нет, и, значит, он перестанет мне сниться.
…И тут снова подул ветер, вспорхнули листья, обласкали мое лицо, и кто-то бережно взял меня за руку и повел по улице – по Пушкина вниз, по Пушкина вниз…
В поисках прошлогоднего снега и прошлогодних дураков
Раз в год, в поисках прошлогоднего снега и прошлогодних дураков, Саша прибывает в Питер и звонит в нашу дверь. И каждый раз – еще до возгласа, до объятия! – я успеваю подумать, что представляла его иначе.
Не то чтобы выше ростом или ниже, темнее цветом волос или светлее, хуже или лучше – нет… просто иначе.
Собственно, ведь мы все так дружим: не с людьми, а с представлениями о них. Душе это удобно. Даже если эти люди и наши представления о них ходят по разным улицам. И эти представления нам дороги, как собаке кость – попробуй, отними. Чай, укусим.
Итак, целый год я представляю Сашу. И представляю это так: красивые, красивые улицы, по которым идет красивый, красивый Саша и обдумывает свои красивые по форме и содержанию мысли, а навстречу ему идут красивые люди (если, конечно, это не пираньи Ковальские, надурившие нас всех скопом!) и улыбаются…
И однажды раздается звонок из Страны тюльпанов: в пятницу буду в Питере. (Неужели просвистел год?!)
Как хорошо, Саша!.. И мы будем с тобой говорить, говорить!..
– О чем?
О главном, Саша. О счастье.
– О счастье?! – пугается Саша. – Ты с ума сошла. Да я не знаю, что это такое. Хотя, погоди, знал… вот точно помню, что знал. Но забыл.
Придется вспомнить, Саша. Потому что если люди встречаются раз в сто лет, то для того, чтобы говорить о счастье. А о чем еще говорить?
Ожидание Саши начинается с предчувствия, с горькой догадки, что все, конечно, будет не то, не так и не о том. Что кончится все тем самым знакомым послевкусием – не о том говорили, не о том спросили, не туда пошли…
Что ни сделаешь, все будет ошибкой.
Однажды, много лет назад, случай свел Сашу с художником из Питера. И художник, сидя у него в гостях, не знал, о чем говорить с Сашей. Саша любезно делал то же самое. Ну о чем говорить с художником, картин которого ты не видел, и с писателем, книг которого ты не читал? Потом все же поговорили о книгах, которые все читали, и о картинах, которые все видели. Наконец художник сказал:
– Слушай, дай мне почитать что-нибудь свое.
Предложение – всегда приятное сердцу писателя, но чреватое. И Саша замялся.
– Видишь ли, дело в том, что я пишу… ну, в общем, не для всех.
– Ну, и я рисую не для всех! – удивился художник.
С тех пор в доме Саши висят на стенах картины художника, а в доме художника лежат открытыми книги Саши.