Успенский просил Анну играть для него на пианино. Ее игру он находил вдохновляющей, полной творческой силы. Он сравнивал музыку со своего рода языком, как «знаки в небесах». Он говорил, что «повсюду есть знаки, но мы не умеем их читать». Учитывая, что Успенский несколько раз признавался в отсутствии любви к музыке, возможно, это были своего рода метафизические комплименты: либо так, либо Анна в своем рассказе приукрашивает. Успенский сравнивал их голод по чуду с русской сказкой о жар-птице, которую авангардный композитор Игорь Стравинский недавно использовал в качестве темы для балета. Неуловимая, магическая жар-птица роняет перо из огненного хвоста и обжигает руки преследователя. Хотя ее невозможно поймать, но остаются доказательства ее существования. Те, кто следуют за жар-птицей, как говорил Успенский, могут разочароваться в своих надеждах, но сами поиски приносят радость, покой и смелость продолжать путь.

Анна видела в лице Успенского «сияющую уверенность, полную юного счастья». Она замечает, что никто больше этого не наблюдал. В таком счастливом настроении его вдохновение и фантазия раскрывались в полную силу, и позднее, когда они встречались в Берлине, Лондоне или Париже, она видела, что эта юная невинность затвердела и превратилась в непроницаемый внешний панцирь. Почему, спрашивает она, Успенский избавился от «нежного поэтического сияния своих петербургских дней»? Может ли быть так, что он счел эту свою сторону слабостью?

Однако в те времена, в период их романа, чаще проявлялся Петр, чем Демьян, – исключительно уверенный в себе и, возможно, слегка высокомерный Петр. «Не думаю, что среди твоих друзей есть кто-нибудь настолько же интересный, как я», – заявлял он. И Анне приходилось соглашаться, хотя она уже немало видела в жизни, побывала замужем и пережила несколько романов. Успенский притворился шокированным этими откровениями, но они не мешали им гулять по улицам до рассвета, а затем, одним или в компании Волынского и других искателей из «Бродячей собаки», останавливаться у Николаевского вокзала для последней чашки кофе или стакана чая.

Обычно Успенский уходил домой последним, проводив Анну до дверей ее квартиры на Николаевской улице. Затем, после нескольких часов сна, все начиналось сначала. Однажды Успенский пригласил Анну в свою комнату. Поскольку она приглашала его послушать ее игру, он хотел вернуть любезность и показать ей свои книги. Понимая, что его интересует не только любовь к интеллектуальной литературе, Анна все же согласилась. Она просмотрела книги и выбрала три, которые хотела взять домой: «Космическое сознание» Бека, «Четвертое измерение» Хинтона и работу по йоге Вивекананды. Успенский сказал ей, что, если бы книги Вивекананды перевести на русский, они наверняка бы хорошо разошлись. Анна приняла его замечание близко к сердцу и связалась со своей подругой, Ниной Сувориной, племянницей издателя Алексея Суворина, который издавал книгу Успенского по Таро («Символы Таро: философия оккультизма в рисунках и числах») и его же короткую работу по йоге («Искания новой жизни. Что такое йога»), которые позднее вошли в «Новую модель Вселенной». Суворин сочетал блестящие таланты редактора с неуравновешенным характером. Однако у него было хорошее чутье на то, что будет продаваться, а что нет, и его издания работ Вивекананды, с яркими фиолетовыми обложками и желтыми буквами, стали очень популярны.

По словам Анны, сам Успенский работал над двумя книгами: своим романом, который тогда назывался «Кинемадрама не для кинематографа», и сборником рассказов «Разговоры с дьяволом: оккультные истории». Оригинальное название «Ивана Осокина» демонстрирует сторону Успенского, малоизвестную его поздним читателям: чувство юмора. Оно еще больше проявляется в его оккультных историях, одна из которых, «Изобретатель», включает очень смешное и остроумное описание черной мессы в Париже конца века, который Успенский хорошо знал. Это тоже сторона Успенского, с которой редко удается познакомиться.