– Ты мне зубы не заговаривай! Знаю я вашего брата, насмотрелась за войну!

– Ну вот честное пионерское, из детдома я!

– Ой, врешь, пионеры не катаются по ночам на чужих машинах! Шофер тебя видел?

– Нет.

– А где же ты умудрился забраться в машину?

– В городе.

– И целый день сидел под брезентом? Не вылазил?

– Он согнал бы меня с машины, если бы увидел…

– Это кто, Николай, что ли? Этот бы не согнал, – сказала тетя Дуся. – А что же ты ел целый день?

– У меня хлеба был кусочек и еще помидоры.

– Ну ладно, пойдем, так и быть, накормлю тебя, а ты мне расскажешь, зачем на рудник пожаловал.

Тетя Дуся взяла Алексея за руку и повела в дежурку. В дежурке тетя Дуся выложила на стол краюху свежеиспеченного хлеба, копченого леща, четыре картофелины и головку лука. Сама очистила картофелины, нарезала кружочками лук.

– Ешь, потом все расскажешь.

Алексей выпил кружку воды и с жадностью набросился на еду. Время от времени он мычал сквозь туго набитый рот, пытаясь что-то сказать, но тетя Дуся всякий раз останавливала его.

– Ешь, я подожду.

За воротами протяжно пропел сигнал.

– Кто-то еще из рейса вернулся, – тетя Дуся нехотя встала и пошла открывать ворота.

Вернулась она минут через десять и выложила перед Алексеем два огромных граната.

– Не забывают меня ребята, каждый что-нибудь да привезет из города. Хорошие они у нас… А плохим тут и не ужиться – работа тяжелая. Зимой особенно трудно, тогда неделями машины не могут пробиться на рудник. Ты бери гранат, угощайся. Вот этот, который побольше.

Алексей взял гранат, разломил его на две части, на стол посыпались крупные розовые зерна.

Расскажи о себе – попросила тетя Дуся, усаживаясь напротив.

– Началась война, папа уехал на фронт и каждый день стали бомбить немцы. Через месяц мамин завод эвакуировался. Мы написали бабушке письмо, что скоро приедем. Но выехать не смогли: в воскресенье мама пошла на рынок за молоком, а когда она возвращалась, началась бомбежка, не успела мама завернуть на нашу улицу, как где-то рядом упала бомба. Маму осколком ранило. Когда я прибежал, она еще была жива, увидела меня, заплакала.

– На, – говорит, – я сливок тебе взяла.

Отдала мне бутылку и умерла. А на другой день я получил письмо от папы, он писал, что находится в госпитале и что скоро приедет.

Я его два месяца ждал, а он так и не приехал, за мной два раза приходили – увезти меня хотели, но я спрятался.

– У кого же ты жил там?

– А меня бабушка к себе взяла, соседка наша. Я ей дрова рубил, воду носил и за мукой на рынок бегал. Только она очень боялась, что я тоже под бомбежку могу попасть, а бомбили нас часто, особенно, когда наши отступали. Потом сразу стало тихо и всю ночь было тихо, а утром, когда я вышел, – на улице никого, и дым черный над городом стелется. Только я до поворота дошел – слышу грохот, а это оказывается старик вот с такой бородой, пианино черное на телеге везет, везет, а сам оглядывается.

К обеду появились немцы на мотоциклах, с автоматами. Один подъехал ко мне и спрашивает:

– Где есть пекарня?

Пекарня была рядом с нами, через три двора, а я им показал совсем в другую сторону.

Потом появились машины с солдатами, а вечером на площади немцы повесили пятерых и каждому на грудь фанерку нацепили с надписью «коммунист».

В небе погасли последние звезды, а Алексей все рассказывал и рассказывал…

В шесть утра пришел сменщик.

– Мальчишка-то чей? – спросил он у тети Дуси, вваливаясь в дежурку.

– Тихо ты, не видишь, спит? – остановила его тетя Дуся. – Отца ищет, из детского дома, говорит, сбежал.

– И что ты с ним теперь будешь делать?

– Возьму к себе, если пойдет, уж больно хорош парень.