– Завершить? – мысли, осознание, освобождение… Теперь, кажется, все становилось на свои места. Хотя я внутренне и сопротивлялся, но ощущение правдивости услышанного затмевало все сомнения.

– Наши упущенные шансы, – продолжил старик, – недосказанные слова, нереализованные желания или несовершенные поступки никуда не уходят, дожидаясь, когда кто-нибудь, наконец-то, поставит за ними точку. И даже когда придет Конец Времен, и ВСЕ обратится в НИЧТО, останутся лишь наши незавершенности, одиноко болтающиеся в пустоте, в бесконечном ожидании. И именно здесь тебе дан шанс хотя бы раз добраться до конца и увидеть, что находится дальше.

Или же бесконечно трястись по железной дороге.

Слова старика меня явно зацепили. Кажется, не было произнесено ни единого звука, к которому хотелось бы придраться.

– Значит, от меня требуется найти свое прошлое. И как же это сделать?

– Я же сказал: иди за своими желаниями и чувствами. Только так ты сможешь прийти, куда нужно. Тем более, что теперь ты знаешь – этот мир твой, а, значит, он улавливает каждый флюид твоих настроений и мыслей. Все не так уж сложно.

– А-а, можно вопрос? – замялся я, не зная, как подступиться.

– Ты спрашиваешь, я отвечаю. Таковы правила игры.

– Дело в том, что вопрос не про меня. В общем… А какие задачи у Вас? Если Вы столько знаете, почему сидите в этом ужасном месте совсем один?

Лишь стоило задать вопрос, как старик отстранил голову от стены и впервые разомкнул веки, уставившись на меня абсолютно белыми слепыми зрачками.

По телу мгновенно растекся страх.

Я неправильно выразился – зрачки у старца отсутствовали вовсе. Это и впрямь страшно: когда на тебя смотрят, а зрачков… Нет!

– Испугался? – заботливо, явно стараясь казаться дружелюбным, спросил старик, так и не отвернувшись. Наверное, он хотел, чтобы я привык к нему… Такому. Я, как завороженный, не отрываясь, таращился в белый кошмар.

– Скорее, непривычно, – соврал я, хотя дрожь в голосе не могла утаить чувств, заставляющих мышцы каменеть, а сердце бешено колотиться.

– Страшно-страшно. Вижу, – ответил он за меня.

– А можно спросить еще? – стараясь перебороть страх, выдавил я из себя.

– Ты теперь каждый раз, прежде чем задать вопрос, будешь спрашивать разрешения? Тогда я тебе наперед разрешаю. Спрашивай!

Я замолчал, стараясь понять, обиделся старик или забавляется со мной, но так толком и не придя к определенному выводу, больше не стал медлить:

– Вы можете видеть?

– Видеть? – в своей манере переспросил старец, и наконец-то отвернулся, вновь взявшись за свою палку, помогая костру догореть как можно быстрей. Почти все угольки угасли, и комната почти не освещалась.

Будто только сейчас заметив это, он сказал:

– В углу лежат дрова. Подкинь их в костер, пока он окончательно не потух.

И, действительно, в одном из углов была навалена куча каких-то палок. Я поднялся и подошел к ним. Почему-то подумалось: на месте этой свалки когда-то стояла большая белая кровать.

Куча состояла из разобранной и разбитой на части мебели. Без труда можно было различить ножки столов и стульев, ручки кресел, картинные и выдранные «с корнем» оконные рамы. Этот хлам занимал весь угол.

Пока я тщательно подбирал, что сжечь, а затем пытался раздуть огонь, старик начал рассказывать.

То, что это его история, а не очередная короткая фраза в несколько предложений и не философская загадка, которыми он предпочитал изъясняться, стало понятно по интонации. Интонации личной истории. Он вещал, словно нес драгоценность, от которой зависела его жизнь.

– Вижу я хорошо. Все вижу, но не совсем так, как, например, ты. Как бы это объяснить? – задумался старик. – Я не вижу объемно, в цвете, не вижу материю. А вижу, из чего состоит человек или предметы, возникающие передо мной. Если говорить еще точнее, то я вижу вопросы.