– Есть ли какие-то предположения, почему так случилось? Говорите начистоту – этим вы сильно облегчите мне задачу, – сказал сыщик.

– Я долго об этом размышлял и пришёл вот к чему: либо Цыганов потребовал от Ушакова прекратить всякие отношения со мной, вплоть до разговоров, либо с Устином что-то произошло. Что-то нехорошее.

– Зачем Цыганову требовать от Ушакова, чтобы он избегал вас?

– Лев не на курорте сейчас, а в тюрьме. Кто может знать, какие ему в одиночестве мысли в голову лезут? Может дофантазировался до Бог весть чего, вот и приказал.

– Хорошо, – кивнул Филатов. – Я запрошу данные всех неопознанных покойников за последнее время, может найдётся.

– Ой, Господи спаси, что вы такое говорите, Владимир Андреевич, – купец перекрестился.

– Просто проверю ваше предположение о том, что случилось что-то плохое, Савелий Трофимович. Как бы портрет его получить для опознания? А где он может быть, если не собирается вас видеть?

– В Азиатском торговом товариществе. У них особняк на Ильинке. Новый урожай хлопка вот-вот начнут собирать, тогда дел там будет невпроворот. На мануфактуре его нет, да и во время ярмарки лучше было бы находиться здесь, а не в Москве, так что, скорее всего, в товариществе. Там лишнего болтать не привыкли, вот и моим людям по поводу Устина ничего выведать не удалось. А с портретом я помогу.

Морозцев поднялся и ушёл в кабинет, откуда скоро вернулся с небольшой фотографической карточкой, которую протянул сыщику. Филатов с Захаровым с интересом посмотрели на снимок. Там были запечатлены трое мужчин. Слева стоял высокий, сухощавый, хмурый господин с белёсыми волосами. Вид он имел строгий, надменный. «На воблу сушёную похож и глаза навыкате», – отметил Филатов. Посредине, опираясь на трость, замер невысокий, полный, чернявый господин с лукавыми, насмешливыми глазами. «Ишь какой пузырь, и взгляд с чертовщинкой. Этот хоть на живого человека похож, а не на кассовый аппарат с глазами». Справа, в самом углу карточки, примостился молодой, по сравнению с соседями, парень. Росту он был такого же, как и левый. Дородный господин посередине макушкой едва был им по плечо. Вся поза правого – неловкая и стеснённая – выдавала крайнее смущение. На его лице застыла неуверенная полуулыбка, но глаза были серьёзны. «Ну здравствуй, Устин. А уши-то, и правда, оттопыренные. Стоит, как будто случайным себя в этой компании считает, или не ровней остальным», – закончил изучение снимка Владимир Андреевич.

– Слева от Ушакова кто такие? – спросил Филатов у купца.

– Сразу признали Устина, значит, – улыбнулся Морозцев. – Это в прошлом году снимок сделан. Здесь же, в Нижнем, когда Всероссийская выставка была. Рядом пайщики Азиатского торгового товарищества. Тот что слева, на чёрствый калач похожий – господин Кройпф, немец. Посерёдке, с плотоядными глазами – господин Вареников, наших кровей.

– Позволите карточку забрать? – спросил сыщик.

– Пожалуйста. Только одна просьба, Владимир Андреевич. Ни под каким видом, никому не называйте моё имя. Любой предлог выдумайте, почему интересуетесь Ушаковым, но про меня ни слова. Не хочу, чтобы домыслы начались и кривотолки. Это поставит под удар некоторые планы.

– Хорошо, о вас даже не обмолвлюсь. Как только что-то узнаю – сообщу. Если найду Устина, что ему сказать?

– Скажите ему…, – Морозцев задумался. – Скажите, что я беспокоился о нём. Спросите, почему он пропал? Если не станет отвечать – не пытайте, всё равно не скажет. И возьмите с него слово не разглашать мой интерес и не болтать о наших с ним делах. Оно крепче камня, как я говорил, если Ушаков его даст – о конфиденциальности можно не волноваться.