Милое курносое овальное личико, усыпанное веснушками, и серо-зеленые глаза. Желтые зимние ботинки, облегающие темно-синие джинсы на тонких ногах, темно-зеленая куртка. Из-под вязаной зеленой шапки вырвались ярко-рыжие кудри.

Она показалась мне симпатичной еще дома, но только сейчас я смог рассмотреть ее красоту. Будто линза камеры устраняла весь назойливый шум окружающего мира, помогая сфокусироваться на важном. Все, кроме изображения, переставало существовать.

Камера не была для меня простым инструментом, она была дверью в идеальный мир, где нет будущего и прошлого, а только настоящее, навсегда запечатленное на снимке, и не подверженное забвению.

Мы, люди, додумываем увиденное. В плену времени искажаем «сейчас», вспоминая то, что было, и предвосхищая то, что еще не случилось. Камера же лишена этих недостатков. Она живет моментом. Каким бы он ни был. Маленькая, едва заметная улыбка, осветившая лицо на короткое мгновение, и сделавшая его прекрасным. Камера заметит это. Мы же, так часто пропускаем самые волшебные мгновения жизни, не замечая их в потоке.

– Смотри, а то памяти на фильм не останется, – засмеялась она.

Я опустил камеру и улыбнулся.

– Как ты вообще попала сюда?

– Вениаминович преподавал на кафедре, я была студентка. Потом он ушел делать свои фильмы и писать книги про альтернативную историю, а мне нужна была работа. Он меня взял с собой. Так одно за другое…

– А чем ты конкретно занимаешься?

– Да всем подряд. Веду соцсети, фото и видео съемку, какие-то статьи за него пишу, книги.

– А я тогда зачем, если ты съемкой занимаешься?

– Вениаминович невысокого мнения о моих профессиональных качества, – иронично улыбнулась она, – я для него осталась студенткой на кафедре. В лучшем случае секретаршей.

– Он хорошо платит? – я никак не мог понять, почему она его терпит.

– Что-то платит, – пожала она плечами. – Иногда удается дополнительно подзаработать, сейчас вот нашла этого американца для экспедиции, получила бонус. В общем, не худшая в мире работа.

Перед глазами возникла сцена из коридора и меня покоробило.

– Давай уже возвращаться, – она посмотрела на часы, – скоро отплываем.

Мы пошли обратно, вдоль набережной.

– А ты веришь в этих изначальных инопланетян? – спросил я, чтоб не идти молча.

– Гиперборейцев? – засмеялась она. – Нет, конечно.

– А он верит?

– Бог его знает. Они его кормят, так что одна причина верить у него точно есть.

– Получается, они и тебя кормят, – поглумился я.

– Получается. Но мне хватает более реальных проблем в жизни, чем поиск древних цивилизаций. Как-то все равно, кто там построил пирамиды.

– Не могу понять, как взрослый мужчина может верить в подобную чушь, – неожиданно серьезно произнес я.

– Пусть верит во что хочет, лишь бы деньги платил.

Я замолчал. Мне никак не удавалось примириться с увиденным на корабле.

– А здесь красиво, – нарушила она молчание. – Вроде бы голые скалы. Холод и серость. А все равно есть что-то притягивающее в северных просторах.

– Колыбель цивилизации! – ерничал я.

Она посмотрела на меня каким-то разочарованно-соболезнующим взглядом. Будто у меня была некая определяющая черта, не позволившая мне промолчать, и заставившая ляпнул очередную глупость, казавшуюся мне остроумной. Назойливые шуточки, в то время, когда собеседник делился личными переживаниями.

Мы подошли к кораблю. Джордан вальяжно поднимался по трапу, за ним по пятам семенил Сергей, что-то бубнивший себе под нос. Следом шел Шам, самодовольно отпуская скабрезные ремарки, и тем самым раздражая Сергея, периодически бросавшего на него злобные взгляды.

Капитан пересчитал всех на борту, отметил у себя в журнале, и корабль отплыл.