Я разочаровано выдохнул.

– Вот о чем можно тарахтеть там, я не понимаю? – повысил он голос.

Вся магия раннего утра вдруг безвозвратно рассеялась.

– Пойду послушаю, что они там обсуждают, – бросил мне Шам и направился к лестнице.

Он окончательно вырвал меня из состояния покоя. И вдруг, будто молния, вспыхнула мысль:

«Господи, хоть бы успеть заснять! Где моя камера!»

Сбежав по лестнице вниз, стремглав направился к своей каюте. Раздался шум голосов. Я замер и прислонился к стене. За углом слышался какой-то шорох. Заглянул, а там Андрей Вениаминович и Юля.

Он прижал ее к стене, навалился, и стал тискать. Все внутри меня вскипело. Я готов был бежать на помощь бедной девушке и спасать ее от похотливого чудовища, но она не сопротивлялась. Андрей Вениаминович облепил ее и принялся целовать. Она стояла и не двигалась.

Руки мои дрожали, то ли от негодования, то ли от отвращения. Сложное неприятное чувство распирало изнутри. Я хотел было подойти, и оторвать его от нее, но что-то мешало сделать шаг.

Они стояли посреди темного коридора, ведущего к каютам. Я притаился за углом и нехотя наблюдал.

С другой стороны коридора послышались шаги. Юля едва успела отодвинуть нависшего Андрея Вениамоновича, когда из-за угла вышла Алена Константиновна.

Она заметила их, кажется догадалась обо всем, побледнела и вытянулась в струну. Губы ее задрожали, и, резко развернувшись на каблуках, она засеменила прочь. Андрей Вениаминович разгладил рубашку и поспешил за ней. Юля оправилась и ушла в другую сторону.

Я проскользнул в свою каюту. Сердце учащенно билось. Из каюты Андрея Вениаминовича раздались крики. Точно разобрать сказанное мне не удавалось, но судя по интонации, Алена Константиновна не выбирала выражения. Я схватил камеру и поспешил удалиться.

Из соседней каюты вся в чувствах вылетела бледная и растрепанная Алена Константиновна.

– Еще в дом приведи свою шлюху! – закричала она, хлопнула дверью, и мелкими шагами убежала по коридору.

– Истеричка! Мы даже не расписаны! – раздался возглас Андрея Вениаминовича из каюты.

Не знаю, что именно заставило меня зайти к нему. Я был уверен в пагубности этой идеи, когда переступал порог, но не мог остановиться. Это был странный сплав злорадного торжества и любопытства.

Он сидел на кровати, уставившись в стену. Пунцовое лицо, порванная рубаха, взъерошенные редкие волосы.

– Андрей Вениаминович, извините, что беспокою, – начал я, бесцеремонно разглядывая перевернутую вверх дном каюту и ее хозяина, – делать все равно нечего, может, мне начать работу над фильмом?

Он медленно перевел отупленный взгляд на меня и замер, совершенно потерянный. Затем тряхнул головой, вскочил, и направился к двери.

– Не сейчас! – хлопнул он меня по плечу и вихрем унесся по коридору.

«Так тебе и надо!» – ехидно ухмыльнулся я.

Не успел выйти в коридор, как налетел на Юлю

– А Вениаминович где? – растеряно пробормотала она.

– Убежал. У него тут была свара.

– Опять старая мегера скандалила, – улыбнулась она.

Я даже расстроился. С такой легкостью она произнесла эти слова.

– Идем, отдам тебе флешку, – махнула она рукой. – Мы, кстати, причалили. Пойдем на берег, хоть развеемся.

Мы вышли на палубу и увидели небольшой пестрый норвежский городок. Маленькие, словно игрушечные, домики у подножия массивных лысых холмов. Разномастные, красные, желтые, серые, бежевые, будто грибы, они усеяли припорошенный снегом берег.

– Не больше часа, – прикрикнул нам капитан.

Городок был совсем крошечный, и мы решили просто прогуляться по бетонному пирсу и небольшой набережной.

Я по привычке достал камеру и начал снимать все вокруг. В один из кадров попала Юля. Она улыбалась. Заметив камеру – принялась позировать. Сперва на фоне городка, затем темного норвежского моря, а затем фон совсем исчез, и я наконец-то смог разглядеть ее.