Закончив свой длинный рассказ, Эмма грустно вздохнула и положила голову на плечо Пьера, устроившись поудобней в его объятиях и продолжая созерцать медленно проплывающих вдоль озера уточек, которые периодически забавно плескались в воде и подбирали хлебные кусочки, которыми их подкармливали гуляющие в парке посетители.

– Знаешь, а ведь это мое последнее лето в Париже. Обучение завершено и стажировка тоже. К началу осени, закончив работать над последней сезонной коллекцией для мадам Ловенель, я вернусь домой, – девушка снова вздохнула. – Мне будет не хватать этого красивого парка, а еще Эйфелевой башни. С юношества я считала ее символом всего романтического, что есть во Франции. Не представляешь, в каком восторге я была, когда увидела ее впервые! Тогда сбылась моя первая парижская мечта! А потом еще одна – я стольким вещам здесь научилась и узнала так много нового… Я буду скучать по всему этому.

– А по мне будешь скучать?

– Даже не сомневайся! Наша дружба мне очень дорога.

– Мне тоже. Но, надеюсь, ты не будешь просить меня о прощальном поцелуе, как того парня в свое последнее лето в Шотландии? – шутливо спросил Пьер и тут же получил легкий тычок локтем в бок от сидящей рядом девушки.

– Не смейся надо мной, – смутилась она.

Молодой человек крепче обнял свою подругу со словами:

– Прости, дорогая, я не смеюсь, а даже немного завидую. Надеюсь, поцелуй стоил того, чтобы помнить о нем все эти три года.

Лукас сидел в кабинете отца за его массивным дубовым столом в мягком кожаном кресле и перечитывал предложения, присланные по поводу реконструкции старого заводика по производству виски, принадлежащего Макдугалам и уже давно требующего новых вложений. Сейчас, когда родители уехали навестить своих друзей в Ирландию, он остался за старшего присматривать за поместьем, а в таких крупных владениях, как у его семьи, дел всегда было предостаточно. В этот момент в кабинет отца как раз и заглянул его неугомонный братец.

– Чем занимаешься?

Мужчина поднял глаза от бумаг и посмотрел на вошедшего. Была еще только первая половина дня, а брат уже был одет так, словно собирался отправится на какую-то важную встречу.

– Не уверен, что тебе это на самом деле интересно, – хмыкнул Лукас в ответ.

– Ну зря ты так… – обиженно протянул Эйден.

Предугадывая заранее подготовленную речь брата о том, что ему никто не верит и совсем не ценит, Лукас добавил:

– Ладно, давай уже, выкладывай, зачем на самом деле явился?

Эйден сунул руки в карманы своих новеньких брюк и сверкнул белозубой улыбкой, такой же яркой, как его накрахмаленная белая рубашка.

– Ну… Я хотел тебя кое о чем попросить…

– Так я и думал, – перебил его Лукас, откинувшись в кресле и скрестив руки на груди. – И о чем же?

– Вот только не надо делать такой вид, будто я обращаюсь к тебе исключительно, когда мне что-то от тебя нужно, – наигранно возмутился Эйден с чувством оскорбленного достоинства.

– А когда было иначе? – рассмеялся брат.

– Ну ладно, ты прав, в этот раз мне действительно кое-что нужно… – согласился Эйден.

– Я само внимание.

– В общем, мне сейчас пришло сообщение от Эммы, нашей кузины. Как ты знаешь, она должна была вернуться уже этим летом обратно домой к родителям, но решила задержаться в Париже до начала осени. И вот наступил сентябрь, она написала, что…

– Эмма уже возвращается? – переспросил Лукас, слегка подавшись вперед.

– Ты все время меня перебиваешь и не даешь сказать! – возмутился брат. – Да.

Эмма возвращается. А ведь Лукас совсем забыл об этом. Последний раз, когда они говорили о ее приезде домой, прошло уже два года. Это было как раз в то лето, когда они всей семьей ездили в Новый Орлеан в гости к Джейн, которая теперь живет там со своим парнем и помогает бабушке вести хозяйство. Как же давно это было и сколько всего произошло с тех пор, как Эмма уехала. Интересно, какой она стала? Лукас помнил ее худенькой нескладной девчушкой с хвостиком каштановых волос. Сейчас ей должно быть, наверное, двадцать один год… или может быть двадцать два. Когда же у нее день рождения? Точно! В июле. Значит уже был и ей все-таки двадцать два. А Лукас забыл о нем и не поздравил, даже не отправил обыкновенного простого сообщения. Ему стало немного стыдно.