Тут она поняла, что он ей и в самом деле должен показаться знакомым.

– Боже мой, извините меня! – сказала она, нацепив пенсне. – Это все моя близорукость! Я только теперь поняла – вы тот молодой человек, которого я встретила у Бенедиктова. На докладе по синдикализму. Вы же обычно к Бенедиктову ходите, когда собираетесь поговорить о судьбах родины и общественном прогрессе?

– Не знаю, – отозвался он. – По-моему, Бенедиктов довольно глупый старик. И другие тоже. Ведут бесконечные разговоры, как всю жизнь вели, будто вокруг не война, не беженцы, и не этот урод в Ставке. Не понимаю, как все это можно исправить пустой болтовней. Это Яшка, мой брат, меня затащил. Он интересуется. А я пару раз зашел послушать, но меня теории не привлекают. Прибавочная стоимость эта… Мне ради нее и так приходится целый день мотаться, возвращаюсь усталый и сразу ложусь. Рассуждать хорошо тем, кому за болтовню платят.

– Вообще-то, – сказала Люба, – так о старших товарищах говорить не принято.

– Ну они мне совсем не товарищи, и мне не десять лет.

– Сколько же?

– Шестнадцать, – сказал он и покраснел. – А вам?

– Тридцать два.

Он присвистнул так непочтительно, что она чуть было не рассердилась, но тут же засмеялась.

– Да, видите, если вам шестнадцать, то ровно в два раза. Для тех, кто верит в магию чисел, это должно что-то означать. Но я по вашему лицу сразу поняла, что вы ни в какую магию не верите. Вы человек реалистический, правда? Что вы читали с таким интересом, пока я вас не отвлекла? Что-то романтическое?

– Нет, – он показал ей обложку, бурую оберточную бумагу с черными готическими буквами. Выходит, мальчик читает по-немецки и наверняка что-то серьезное. Такие мальчики любят про серьезное. Сбоку на обложке было овальное масляное пятно, будто кто-то читал эту книжку, поедая одновременно сардинки. – Это я у брата взял посмотреть. Он на шофера учится. Руководство по обслуживанию мотоциклетов Бенца и их ремонту в полевых условиях.

Люба лежит с закрытыми глазами.

В растворенное окно шумит тяжелый дождь, уходя за город, гремит гроза, приглушенные громы бухают и трещат, но все тише и тише.

В полусне она думает: счастье, что изобрели гранаты. Ведь сколько товарищей в прошлом погибло при снаряжении самодельных бомб. Покотилов, Швейцер. Акимов[20], опытный химик, едва уцелел. Тяжело вспоминать. Слава прогрессу, техника ушла настолько вперед, что в жертвенной этой работе отпала необходимость. Она не забыла, как сама готовила снаряды у кого-то на даче в Сокольниках. Заперлась на ключ – глухо щелкнул замок. Медленно подошла к столу, зажгла горелку. На сковородке серая пыль: гремучая ртуть. Синие язычки пламени лижут железо. Сушится взрывчатый порошок, трещат и поблескивают крупинки. По стеклу ходит свинцовый грузик. Когда он разобьет стеклянную трубку, будет взрыв. Она работает, заменяя товарища, погибшего на такой же работе. В разрушенной комнате нашли клочки его трупа: разбрызганный мозг, окровавленную грудь, разорванные ноги и руки, красное мясо. Навалили все на телегу, свезли в участок.

Лучше не думать об этом.

Да, это счастье. Динамитными шашками обложить, наружу от кольца проволоку. И можно перевозить, трясти, даже ронять, безопасно, удобно! Грише сказала достать, готовая услышать, что это невозможно, он ни на секунду не затруднился: надо достать? – достанет. Она спросила насчет риска, ведь подозрительно. Да какой там, бодро ответил Гриша, подкачусь к знакомому каптенармусу, скажу, узнал ямы на Днепре, где крупная рыба зимует. Там этого добра в цейхгаузе…

Да, – думает она, засыпая, – как удачно, что время не стоит на месте… прогресс.