Но с другой стороны это просто прекрасно! Я хоть и ничего не помню, но это явно лучше, чем тот бред, что мне привиделся накануне. Сейчас бы Лола закатила глаза и сказала: «Приснится же такое!»

Я даже могу представить, как она будет смеяться, если я расскажу ей всю эту чепуху. Неужели это я так свой День Рождения отметила? А все, что было после — это что, похмельный синдром или сон?

Как же все болит… Только после караоке у меня так сильно раскалывается голова. Значит, моя версия, что все остальное привиделось, имеет место быть.

— А-ай! — меж пальцев очень сильно жжет.

— Сейчас тебе станет полегче, Кира. Это с непривычки.

— Да что это за фигня? — хнычу в ответ бархатному голосу. — Меня чем-то опоили? Не хочу больше этих галлюцинаций. Пожалуйста…

— Потерпи,— слышу злое рычание в ответ.

Не знаю, сколько времени длилось это самое «с непривычки», но точно дольше того самого «потерпи».

Тело обмякшее, а в голове вместо мозга бултыхается клюквенный кисель. В целом, я вся как вязкая тягучая субстанция. И судя по ощущениям, растекаюсь не по своей кровати, потому что от жесткости моего ложа, уже затекла спина. Еще и глаза тяжёлые, словно в каждое веко вкачали горячий гель, который жжется и не даёт возможности увидеть происходящее вокруг.

— Ноавэль, это она? — женский голос врывается в воцарившуюся тишину.

— Да, — отвечает спокойным тоном мой ночной гость.

— Что-нибудь стало известно?

— Как только все прояснится, я обязательно сообщу, Нэйда.

Женщина явно не рада моему присутствию, ее неприязнь бежит быстрей ее слов.

— Надеюсь, она у вас не задержится. Я бы очень хотела поскорее разделить ее с тобой.

Что-о? В каком смысле «разделить»? Меня что, расчленят и сожрут?

— А-ай!

— Терпи, — ко мне обращается все тот же мужской голос.

Шаги удаляющейся женщины раздаются эхом. Мои виски в этот момент пронзает острая боль, которая тянется аж до мочек. Чьи-то теплые пальцы усердно втирают что-то прохладное в кожу за моими ушами.

— Вы что, меня уже делите? Отпус…

Смех моих мучителей не дает договорить. А я снова прозрела. Усердно моргаю, но кроме яркого пятна перед глазами пока ничего. Боль такая, как будто кто-то приклеил супер-клеем ко мне очки и рывком их содрал. Освещение вокруг очень яркое. А две размытые фигуры напротив постепенно приобретают формы и контур, и таращатся на меня, не моргая.

— Готово, — равнодушно говорит один из них, убирая что-то похожее на мазь в прозрачной банке от моего лица. — Уже скоро все затянется и перестанет болеть, — он смотрит на меня.

Иглы, которые лежат на столике рядом, заставляют мои волосы встать дыбом. Они больше похоже на тонкие длинные спицы с трубками, возле которых поблескивают капельки крови.

Я опускаю взгляд к своим гудящим ногам, к каждому пальцу подведена какая-то проволока. На конце по небольшому шарику. Все кружочки пульсируют вразнобой.

И все бы ничего, но мое тело уже одеревенело в очень жестком кресле, похожем на большую костяную трехпалую ладонь. И тут до меня доходит то, что шокирует куда больше, чем осознание, что надо мной проводят какие-то опыты… я абсолютно голая! Голая, мать твою! ГО-ЛА-Я!

Поднимаю взгляд на того, кто, по-видимому, притащил меня сюда. Графитовый барабашка скользит взором по моему телу и ехидно улыбается, натыкаясь на мои охреневшие глаза.

Хочется прикрыть наготу, но руки уже в плену каких-то датчиков. Пальцы на ногах начинает жечь. В руках чертова лаборанта я вижу окровавленные провода с иглами, которые он вытягивает по одному из меня. Голова кружится, подкатывает тошнота. Наступает тьма.