Собравшиеся надо мной смирившиеся, как мы их называли с Варом, поглощали весь воздух, не позволяя мне спокойно и равномерно дышать.

С обеих сторон от Вара стояли зеваки, с упованием подбадривая его фразами:

– Ну слава богу! Мы ведь говорили, что с ним все будет хорошо.

После чего высокий исхудалый старичок обратился ко мне:

– Парень, да ты родился в молитвах ангелов. Спасся дважды из рук самой смерти. Мы глубоко рады, что все обошлось благополучно, но все же теперь будь осмотрительнее. Генерал не даст тебе отныне покоя. В его глазах ты превратился в обезумевшего зверя, которого следует приручить.

Рядом стоявший мужчина, со ссадинами на лице и с татуировкой (кусающей свой хвост красной змеи) на правой руке, подхватил оживленный разговор:

– Да, Карась прав. Генерал, можно сказать, отныне станет твоей тенью. И за каждую оплошность, которую ты совершишь, будет выписывать новое наказание. Ты помнишь, как Психолог, – такова была кличка Генерала, – вплотную занялся перевоспитанием Хэла? – кинув взгляд на лежащего позади толпы Топира, передал ему слово.

Топир, с желчной физиономией покачав головой, приблизился к нам и принялся рассказывать историю о перевоспитании:

– Хэл был молодой парнишка лет 24. Попался так же, как и все мы. Привлек его, проще говоря, большой заработок на мнимой легкой работенке. Если не ошибаюсь, семья его была в ничтожном положении. То ли мать у него болела раком, то ли отцу требовалась операция. Не суть, – проскулил Топир и, подобрав ноги под себя, продолжил: – Оплошность, которую он совершил, заключалась так же в воровстве. – Он приподнял бровь, указав на меня. – Только на сей раз он положил глаз на казенный картофель. Парень был зеленый и ненасытный, черт его знавал. Попался при втором своем забеге. Психолог заранее был осведомлен и нарочито приманил, так сказать, мышь куском гребанного сыра. – Топир вставлял сквернословие при каждом удобном случае. – Не успел Хэл прикоснуться к мешку, как Психолог собственноручно вонзил ему в руку серп, вслед пройдя им по линии окончания тканей руки, так что у того она разделилась, к чертовой матери, надвое…

Вздрогнув от воображения той картины, Топир последовал дальше:

– Мурашки пробежали по всему телу у каждого оборванца, наблюдавшего неимоверные крики Хэла. А самое омерзительное, – заглушив голос, промолвил рассказчик, – это хладнокровный взгляд, с каким психолог лицезрел струящуюся кровь. Схватив Хэла за руку, Генерал с удивлением спросил: «Тебе что, больно?», – имитируя движение тела Психолога, продемонстрировал Топир ту сцену событий.

– Ну продолжай, продолжай! – выкрикивали сзади изуродованные смирившиеся, подзывая к заключению исхода.

– Этот психически тронутый Генерал при виде успокаивающегося Хэла увел его к себе в барак. И что ты думаешь? – вдруг нахмурился Топир. – Он, как добрый человек, помог ему остановить льющуюся кровь, бережно зашив рассечение леской для ловли рыб.

В сарае воцарилась мертвая тишина, и через некоторое мгновение Вар, мой друг, задался вопросом:

– А что с ним в конце-то случилось? Ну, с этим Хэлом?

Топир заговорил:

– «С Хэлом?» Психолог, для общего познавательного примера, выволок его на «золотую середину». – Золотой серединой называлась середина двора, на котором проводилась казнь. То же место действия моего наказания. – Так же, как и тебя, – Топир указал на меня пальцем, – привязал его к усмирительному стульчаку. Как полагается по обычаю, произнеся свою «великую», мать его, речь, начал безжалостно просовывать 30-сантиметровые вязальные иглы под ногти Хэла. Бедняга не выдержал этих мучений и скончался, когда Генерал переходил к четвертому пальцу, – прочистив горло, добавил Топир. – Я видел все воочию, и, признаться, тот эпизод навел на меня ужас и страх перед спокойствием Психолога, который проделывал это, словно вонзал иглу в подушечку.