Еще ему в невесты дочку прочил,
а он меня же в пищу для червей!

В стихотворении «Трагедии глазами режиссера» поэт подводит неутешительный итог этому продолжающемуся и ныне противоборству героической личности с несовершенным устройством жизни:

Что значит Гамлет – скрывшийся Шекспир
вне времени, страны, где льстивый Клавдий
всегда в короне… Что же, мир есть мир,
как ни топчите, как его ни славьте.
Начхав стихом на судей, на века,
где иль играть, иль смыться восвояси,
«в бесплодье умственного тупика»
плывет он, только в этой ипостаси.

Одной из заметных тем сборника стало осознание ограниченности человеческих возможностей, причем не только собственных, а вообще:

Я делал, что мог
для искусства, но этого мало
для меня и других оказалось.
Подорожник
Мы напридумали богов,
слепили образа —
мир изначально не таков,
как видится глазам.
К вопросу о воде

Однако, обращаясь к ушедшему другу, Лазарь Соколовский вновь возлагает надежду на преемственность поколений – главную движущую силу культуры:

…ты посеял жито
в сознание друзей, учеников,
оно взошло, пусть мир вокруг таков,
каков он есть, но в нем не все убито.
Жива не только память – есть посыл
к развитию, и, значит, не впустую,
о боге в суете не памятуя,
ты долг исполнил свой по мере сил…
Через границы

Тот же посыл заложен и в этом сборнике, который призван донести до читателя метания и надежды российского интеллигента рубежа тысячелетий. И пусть автор с грустью замечает, что «время поэзии вышло», и даже более того одно стихотворение заканчивает констатацией:

Нынче поэтов не убивают,
их не читают, —

с чем трудно не согласиться, однако остается надеяться, что ренессанс возродится, безвременье канет в прошлое и спираль духовного развития потянет нас за собой, поскольку без подлинной культуры человечество обойтись не в состоянии. Иного выбора для него нет.

Екатерина Зотова,
журналист, кандидат филологических наук

Век уходящий

«Сквозь пляски шутов и шутих…»

Сквозь пляски шутов и шутих
несусь, поневоле врастая,
пишу как на перекладных,
за веком угнаться стараясь,
стараясь домчаться, допеть
приметы, следы, разговоры
сторонние, разве что впредь
спешащие тоже к разбору.
В метро, на тропинке лесной,
под вальс к рождеству и к закату
слова, что пришли не со мной,
но в речи моей узловатой,
в глухом придыханье моем,
пусть в цель не сумеют, пусть мимо,
сорвутся вот-вот… Мы уйдем,
оставив едва различимый,
едва обозначенный стих
в клочке и безмерности края.
Но в пляске шутов и шутих
несусь, поневоле врастая.

К стилю

Цветаева-поэт была тождественна Цветаевой-человеку; между словом и делом, между искусством и существованием для нее не стояло ни запятой, ни даже тире: Цветаева ставила там знак равенства.

И. Бродский
Она как одиссеев лук,
натянутый настоль,
что обретает каждый звук
и глубь, и ширь, и боль.
Какая ревность – страстность фраз:
что из дому – домой!
Она отбрасывала враз
того, кто Мой – не мой!
Но если мой, тогда отказ —
расплата головой,
душа какая – ревность фраз
не к тем – к себе самой!
Какое сердце – как язык
славянский дик и прям!
Она отбрасывала вмиг
то, что не по корням!
Строка – отчаянная быль,
нежна где и груба:
судьба поэта – это стиль,
и стиль – его судьба.
В какой бы ни было поре,
у всякого крыльца —
излиться горлом, как тире
начала и конца
распахнутых, закрытых вежд,
чтоб каторжным трудом
заполнить только б эту брешь
меж чувством и умом
согласных, гласных, знаков пре-
пинаний – кувырком
перелететь через тире,
чтоб слиться с языком.

К вопросу о рационализме

(маршрутами Гулливера)

1

Подходит май, гуденьем трав и пчел,
безбожникам бросая звонкий вызов…
Я с детсва этих строк не перечел,
казалось, отцензуренных Детгизом