Ресторан опустел. Пашка пошел одеваться, предварительно купив бутылку коньяка в буфете. Коньяк армянский, пять звезд – пять рублей. Баснословно дорого по тем деньгам, но нельзя падать лицом в грязь перед такой девушкой!

Он ждал ее на крыльце у выхода. Она выпорхнула из дверей, как бабочка, легкая и изящная. И они пошли вдоль улицы, до Театральной площади. Настроение Пашки улучшилось, он уже не думал о том, что где-то там, на Рябиковке, его ждет семья, к которой сегодня он так и не попал. «Ничего, – успокаивал он сам себя, – вот пойдем скоро в Японию, накуплю подарков племяшам, вот тогда и заявлюсь! А с пустыми руками-то совсем никак!»

Пашка шутил, рассказывал Татьяне веселые истории из своей жизни. Она слушала, тоже смеялась и не задавала никаких вопросов. Им было легко и хорошо вдвоем. Набродившись по улицам, окончательно замерзнув в своей тонкой курточке, Татьяна, наконец, призналась:

– Надо ехать. Холодно уже, и очень поздно.

– Конечно! – согласился он мгновенно. – Говори адрес!

– Мне в Завойко. Еще успею на последний автобус.

Завойко! Пашка никак не ожидал, что Танечка может жить в такой глуши! От Театральной площади, где они гуляли, нужно было добираться до конечной остановки, жестяно-баночной фабрики, которую местные жители называли просто ЖБФ, а оттуда еще трястись на автобусе как минимум полчаса до самого поселка Завойко. Автобусы туда ходили очень редко и строго по расписанию. Татьяна потянула его на остановку, но Пашка резко остановил ее. Какой, к черту, автобус? Он, в конце концов, моряк! Провожать девушку на автобусе ниже его достоинства! Уверенным движением он быстро остановил проходящее мимо такси. О, эти таксисты семидесятых годов прошлого века! Они ловко и умело зарабатывали на таких как Пашка, заранее зная, что после закрытия любого городского ресторана, парни, провожающие девушек и не желающие ударить лицом в грязь, не скупятся на такси. Цепочка машин с зелеными огоньками выстраивалась у ресторанов в очередь после одиннадцати. С того момента и до полуночи, это был их основной заработок. Они нагло, не стесняясь, объявляли свою цену, заранее зная, что в присутствии дам кавалеры спорить не будут. И всегда выигрывали эту игру. Так вышло и на этот раз. Не успел Пашка назвать таксисту адрес, как тот бросил небрежно:

– Завойко? Четвертак!

Он смотрел на Пашку нагловато, подергивая своими противными тонкими усиками и делая вид, что не замечает Татьяну. Танечка услышала и замахала руками в отчаянии. Пашка уверенно подтолкнул девушку к машине.

– Садись!

И, повернувшись к таксисту так, чтобы Татьяна не увидела его лица, проскрежетал сквозь зубы:

– Поехали!

Плевать на алчного таксиста! Пашка уже предвкушал тепло и уют небольшой квартирки Танечки, как они сидят у нее в кухне за столиком. На столе коньяк и конфеты. Они слегка пьяны. Он смотрит в ее бездонные глаза, тянется к ней, она к нему. Долгий поцелуй…

– Приехали. Завойко! – протянул таксист противным голосом, ухмыляясь своей наглой улыбкой сквозь тонкие усы и пряча двадцати пятирублевку в карман.

Пашкины мечты не сбылись. Все оказалось намного прозаичнее. Вышли у старенького двухэтажного домика, подошли к подъезду. В окошках на втором этаже горел свет. Ее окна. Там Танечку ждали с работы родители. Отец – бывший военный, отставной майор. Мать – домохозяйка. И еще бабушка, вечно беспокойная и неугомонная, как все старушки. Все это Пашка выслушивал с упавшим сердцем. Крах такого прекрасного вечера! Реальность и проза жизни разрушили, раздавили, уничтожили его сегодняшнюю мечту. Но он почему-то совсем не обижался на Татьяну. Они еще долго стояли у ее подъезда, он крепко держал ее в своих руках, не выпуская ни на секунду. Он целовал ее глаза, губы, шею, пытаясь заглушить глубокое разочарование поцелуями. Она не сопротивлялась. Трудно сказать, что это было, но оба чувствовали, что их связывает нечто большее, а не просто эти страстные поцелуи в ночи. Мысль о расставании пугала – а вдруг они больше никогда не встретятся?