– Да, сэр.

– Не оборачивайся, иначе начну стрелять и преследовать. Ричардсоны услышат шум и тогда тебе конец. Поверь мне.

Ронни кивнул и продолжил смотреть вперед. Эрни медленно отошел, держа его на мушке. Ронни остался в лесу один и начал считать: «Раз Миссисипи, два Миссисипи…» и когда досчитал до шестисот, медленно скрылся в чаще леса, постепенно выпав из поля зрения Эрни.

Эрни медленно опустил пистолет, погладил старый дуб в благодарность за временное укрытие, давшее ему контроль над ситуацией, постоял еще пару минут и направился к дому.

В это время Мелинда стояла около границы леса, где в последний раз видела два силуэта, исчезнувших в его чаще. Она не могла успокоить дыхание и «Томми» в ее руках держался все менее уверенно с каждой секундой. При этом нельзя сказать, что ее трясло от мыслей о бывшем муже или о том, как она объяснит произошедшее сыну. Мелинда боялась, что из леса выйдет Ронни, но она не сможет выстрелить. Или сможет. В любом случае ей не нравилось то положение, в котором она оказалась. Мелинде приходили отвратительные мысли, что сейчас самый лучший момент, чтобы вообще все закончить. Удивительно, но будучи многократно избитой собственным мужем, у нее никогда не было в голове такого отчаяния, как сейчас, хотя в ее руках был не только полный контроль над ситуацией, но и возможность принимать судьбоносные решения, мгновенно приводя их в исполнение.

Смотря в лес и не понимая, что делать, она оказалась максимально близка к самоубийству, имея на руках все суицидальные атрибуты: отчаяние, потерю интереса к будущему и заряженное оружие. Конечно, некоторые в такие моменты нервничают, кто-то на удивление спокоен, а другие впадают в легко приходящее и редко отпускающее состояние «за что же мне все это». Мысли в таком состоянии несутся неизгладимым потоком, лавиной из дерьма и недосказанностей, накрывающей все вменяемое в голове и превращающей человека в бомбу замедленного действия. Единственное, что может прервать этот поток и предотвратить скоропостижно принятые решения – это взгляд на себя со стороны или четко поставленный удар по морде.

У Мелинды весь этот эмоциональный коктейль был сдобрен щедрой порцией животного страха перед неизвестным. Страха, что придется нажать на спусковой крючок и закапывать тело. Избавляться от машины, от всех улик, возможных свидетелей, может, и от сына. Тут Мелинда, продолжая держать лес на мушке, внезапно поняла, что наскоро построенные в голове планы учитывали мельчайшие детали создания алиби. Уже были план А и план Б. Уже чистилась или сжигалась одежда, машина незаметно подгонялась к дому Ронни или также утилизировалась. В мысленном планировании Джей тоже устранялся и исчезал из ее жизни, как использованный карандаш, без следа и лишних сомнений. Даже с карандашом в обычной жизни Мелинда прощалась дольше, затачивая его до последнего, пока он не становился совсем коротким, а после этого хранила обрубок с грифелем. Это сравнение Джея, с которым они пятнадцать лет терпели Ронни и поддерживали друг друга, заставило Мелинду проснуться и отойти от мерзости, которая уже сформировалась в голове под названием «План Б». Ей стало страшно и одновременно стыдно за себя. Внизу живота появилась сильнейшая тяжесть, которая быстрее ракеты поднялась выше, вызывая нестерпимую тошноту и сгибая Мелинду пополам.

Придя в себя и вытерев губы, Мелинда продышалась, встала на ноги и выбрала удобную для стрельбы позицию. Она снова направила «Томми» в сторону леса и повторяла раз за разом: «Джей, сынок, мы их всех переварим». Мелинда была готова стрелять. Она приготовилась к ответственности за каждую выпущенную пулю. Все, что ей оставалось – ждать выстрела, которого все никак не было.