– Почему ты так решила? – не удержался старик от вопроса.

– Родились не у нас, и одеяльце подоткнуто. Были бы живы, шевелились, открылись бы.

Священник открыл, было, рот, но тут же его закрыл. Возразить было нечего, да и не зачем. Но позвать участкового все же было нужно. Вдруг тот подумает, что отец Степан имеет какое-то отношение к появлению этих младенцев. Поэтому, он не очень решительно сказал:

– Позвать Макара все же надо. А то греха не оберемся потом.

Бабка согласно закивала головой, вспомнив, какой ее сосед бывает нудный и въедливый. Трезвым его в последнее время видели редко, и в эти спокойные часы жизнь в деревушке текла неспешно и размеренно. Но когда в крепкий организм попадало что-нибудь еще более крепкое, улица, на которой жил горе-участковый, словно вымирала. Все боялись показаться на глаза Макару, так как он тот час высматривал в случайной жертве хладнокровного убийцу, которого ищут всем миром не первый год, либо неуловимого вора-домушника. Несчастный, подвернувшийся Макару под руку, без суда и следствия отправлялся в гараж участкового, превращенный в одиночную камеру. К утру участковый трезвел и выпускал спавшего всю ночь на каменном полу бедолагу, принося «тысячу извинений от чистого сердца».

Надеясь, что ночь произвела хоть малейшее отрезвляющее действие на организм Макара Петровича, Агафья послала за ним тощенького внука Ваську. К детям с вопросами участковый не лез, поэтому за судьбу внука бабка не беспокоилась.

Она помогла отцу Степану пройти в свою келью отдыхать, а сама вернулась назад. Ее взгляд упорно стремился к корзинке, хотя она изо всех сил старалась не смотреть. Агафья не считала себя сердобольной, ко всему относясь философски, но смерть двух малюток не оставила даже ее равнодушной. Но смотреть было не на что. Корзинки не было на прежнем месте. Агафья закрыла рот руками, чтобы не закричать, и стала озираться по сторонам. Корзина как сквозь землю провалилась.

– Ой, что же делать? – запричитала она. – Что я скажу Макару, когда он придет? А отцу Степану?

Опрометью бросилась она, насколько это позволяло необъятное тело, обратно и громко забарабанила в дверь кельи кулаком.

Отец Степан только и успел, что переодеться в сухую одежду, поэтому на его лице, когда он отпер дверь, читалось неприкрытое недовольство.

Не дав сказать ни слова, Агафья выпалила:

– Они исчезли! Младенчики исчезли!

– Как? Что ты несешь? Куда они могли деться? Ты уверенна? – засыпал вопросами священник.

Бабка только кивала, всхлипывая, и утирала бегущие по лицу слезы подолом длинной юбки.

Отодвинув загораживающую весь коридор женщину, старик быстро преодолел расстояние до того места, где собственноручно поставил неподъемную корзинку на пол. Ее действительно не было. Осмотрев каждый метр, священник застыл в недоумении.

– Кому понадобились два мертвых младенца? И что я скажу участковому? – задал он сам себе вопрос. – Может, нам все привиделось? И ничего не было?

Адресованный Агафье вопрос повис в воздухе. Бабки уже и след простыл. Как и все местные женщины, она жутко боялась всего того, что невозможно было объяснить. Может, именно этот страх заставлял ее ежедневно присутствовать при всех службах в церкви.

Скрип открываемой двери заставил отца Степана оторваться от своих невеселых мыслей и повернуться к пришедшему. Им оказался Макар Петрович, как ни странно, трезвый и потому добрый. На вытянутых руках он нес большую корзинку, закрытую крышкой.

– Зачем же вы, святой отец, вещицы хорошей не пожалели, да выбросили? Отдали бы кому, раз самим не нужно.

С этими словами он поставил корзину на пол, почти на то место, где она стояла всего несколько минут назад. Священник не верил своим глазам. Кто мог так подшутить над ним и Агафьей? А Макар продолжал добродушно басить: