Пошли – с нами Бог!

Европейцы в Пекине, успокоившиеся было после прибытия десантов, вдруг снова почувствовали, что жизнь их висит на тончайшем волоске.

Что ни день, то приходили всё более и более ужасающие известия из окрестностей столицы Китая. Только и слышно было, что о зверствах, с какими убивали рассвирепевшие боксёры всех попадавшихся им в руки европейцев. Страсти полудикарей разнуздались. Они почувствовали свою силу, европейцы же в Пекине были столь малочисленны, что не смогли бы дать надлежащий отпор своим свирепым врагам, словно насмехавшимся над их бессилием.

Да, они действительно оказались бессильны!

Окрестности Пекина кишели боксёрами; в Бао-Дин-Фу произошли массовые неистовства. Бежавшие оттуда европейцы попали в руки боксёров и кончили жизнь в ужасных муках.

Затихло в Посольской улице Пекина обычное оживление. Никто более не думал о веселье. Будущее казалось всем ужасным – не могли же эти несколько сотен человек и думать о долгом сопротивлении десяткам тысяч рассвирепевших изуверов, готовых на всё, чтобы только избавиться от белых дьяволов, столь им ненавистных.

Но европейцы всё ещё надеялись.

Надеялись они прежде всего на то обаяние, которое оказывали они дотоле на китайские массы, надеялись на скорую помощь. Да, пожалуй, и уверены были. Но только в скорой этой помощи и теплилась надежда на благополучный исход событий. Кое-кто хотел, забывая об опасности, выбраться из злополучного города, но, к счастью этих последних, сами китайцы постарались остановить их безумное намерение.

22-го мая пришёл из Тянь-Цзиня в Пекин последний поезд по железной дороге. Затем сообщение стало невозможным; рельсовый путь был испорчен боксёрами, телеграф уничтожен, и все европейцы Пекина оказались отрезанными от остального мира.

Наступили дни ужаса.

– Нам остаётся только одно, – сказал на одном из совещаний дипломатического корпуса английский посол Макдональд М. К. Гирсу, – это занять Пекин войсками, хотя бы из Порт-Артура… Правительство Китая сразу отрезвилось бы…

Но это было легко сказать, а далеко не легко выполнить.

Китайское правительство бездействовало и безмолвствовало, словно ничего особенного не происходило ни в Пекине, ни вокруг него. Сношения между дипломатами и членами цунг-ли-яменя продолжались своим чередом. Мандарины и принцы были любезны, уговаривали европейцев сохранять спокойствие, так как всё происходящее – не что иное, как обычная вспышка буянов, которых усмирить ничего не стоит; главное же, на чём настаивали советники богдыхана, это было то, чтобы европейцы не вызывали для своей охраны новых десантов: это-де произведёт такое впечатление на народ, что его невозможно будет удержать от насилия, и в этом случае правительство не может ручаться за безопасность даже самих представителей держав…

Но были у европейцев и друзья.

Директор русско-китайского банка Д. Д. Покатилов в качестве представителя интересов Восточно-Китайской железной дороги даже и в эти смутные дни имел частые беседы с председателем правления этой дороги, членом цунг-ли-яменя Сюй-Цзин-Ченом, сановником, близко знавшим Европу и Россию, и потому безусловным другом русских.

– Со дня на день возрастает движение против христиан и европейцев, – говорил Сюй-Цзин-Чену в одной из бесед[32] господин Покатилов. – Между тем против него правительство богдыхана не принимает никаких мер. Неужели они не замечают его? Такое ослепление прямо непонятно. Нельзя также думать, чтобы у правительства не хватало сил справиться с этим движением – ведь оно вполне беспорядочное, бунтовщики действуют без всякого плана. У них нет также главы. Всё сводится к бесчинствам отдельных шаек, производящих грабежи и насилия. Что стоит регулярным войскам рассеять эти шайки? Они распадутся при одной только вести о том, что на них идут солдаты.