Шатов все эти дни пребывал в необыкновенном волнении. Из Пекина приходили вести одна тревожней другой. Говорили, что там собрались бесчисленные скопища всякого сброда, готового на всевозможные бесчинства, что правительственные войска братаются с этим сбродом, против которого власти не предпринимают никаких мер, и как будто даже одобряют его выходки, оставляют их безнаказанными. Прошли слухи, что начались уже избиения отдельных европейцев, что после разрушения боксёрами железнодорожных станций европейцам-инженерам, жившим по линии железной дороги, приходилось с оружием в руках отстаивать свою жизнь. Говорили о частых перестрелках, в особенности с «большими кулаками», как здесь, с английской лёгкой руки, стали называть и-хо-туанов; рассказывали об убийствах миссионеров в Бао-Дин-Фу, где некоторые из них были даже зверски замучены. Всё это способствовало общему возбуждению, но всё это скрывалось под маской искусственной беспечности.

– Куда только смотрят адмиралы! – говорили в порт-артурских кружках. – Разве трудно перебросить десанты к Таку? Оттуда по железной дороге всего полсуток езды до Пекина. Две-три сотни казаков, пехоту им на поддержку, вот и будет весь этот сброд разогнан… Только время упускают…

– Да что же поделать, если из Пекина никаких просьб о помощи нет?

– Может быть, там ослепли все? Не видят, что творится?

– Да, движение не шуточное! Это не то, что было прежде.

Николай Иванович прислушивался ко всем этим разговорам.

Он уже успел выхлопотать себе назначение в передовой отряд Анисимова и знал, что если войска будут двинуты, он будет с ними. С этой стороны молодой человек был спокоен. Мучила его только одна неизвестность об участи семьи Кочеровых.

Но вот его томление наконец получило некоторое удовлетворение…

Однажды вечером, когда Шатов был в офицерском собрании, ему подали телеграмму. Он, то бледнея, то краснея, вскрыл её и впился глазами в её содержание. Лицо его вдруг окаменело, невольный стон вырвался из груди. Телеграмма была от Василия Ивановича Кочерова. И содержала следующее:

«Приезжай, пока ещё можно, немедленно! Елена пропала без вести»…

Листок выпал из рук молодого человека, он почувствовал, как дыхание спёрлось в груди; в глазах потемнело, голова пошла кругом. Он был близок к обмороку.

Товарищи встревожились.

– Шатов, что с вами? – окружили они его. – Какое известие вы получили?

Николай Иванович только жестом мог указать на телеграмму. Её подняли и прочитали.

– Да ведь это ваша невеста? Вот горе-то! – послышались соболезнования.

– Успокойтесь, Шагов, будьте мужчиной, полноте! Скоро мы все пойдём и выручим вашу невесту!

Тяжким усилием воли Николай Иванович овладел собой.

– Благодарю вас, господа! – довольно твёрдо сказал он. – Да, мы пойдём. Но найдём ли мы её?

– Найдём, найдём! – как-то однако неуверенно отвечали ему.

Всем было ясно, что пойти, прийти – это было одно дело, а найти пропавшую – совершенно другое.

Вдруг появление одного из офицеров, близких к контр-адмиралу Алексееву, начальнику Квантунской области, отвлекло общее внимание от Шатова. Все поняли, что это появление неспроста. Слишком много было работы, чтобы близкие к адмиралу сотрудники являлись в такое время в офицерские кружки.

Сейчас все бывшие в зале окружили прибывшего, смотревшего на них как-то особенно.

– Есть новости? – заговорили разом десятки офицеров. – Что китайцы? Какие вести из Пекина?

– Погодите, господа, погодите… Дайте время!

– Да не томите! Вам-то всё известно.

– Сами завтра узнаете.

– Что? Что узнаем? Поход?

– Да, господа!

– На Пекин?

– Ну нет. Пока, может быть, обойдётся и без этого… До Пекина не дойдём…