Значит, всё-таки надо подписывать у директора. Но как?
Директор был заслуженный бухарик Российской Федерации, по вечно пьяному глазу мог подмахнуть любую бумагу. Но если вдруг вчитается? И кто ему понесёт на подпись?
Это было чертовски неприятно, но требовался сообщник. Колян не подходил. Колян был хороший парень и где-то даже друг, но дурак и трус, в этих делах, во всяком случае. Да и не в этих тоже. Ленка, его жена, много всякого про него рассказывала, когда он по молодости, грешен, её потрахивал.
Оставалась Юля. Каждую пятницу Юля относила на подпись осоловевшему от водки директору ворох бумаг, она же распоряжалась ключами от сейфа главбухши.
Это было поганое решение, и он прекрасно отдавал себе в этом отчёт. Он не любил обманывать женщин и, строго говоря, никогда их не обманывал. Любовниц в его жизни было достаточно, особенно после развода, но он никогда не обещал любви до гробовой доски. Секс и больше ничего. Не хотите так, найдите себе лучше. Колхоз, как известно, дело добровольное.
Он вспомнил всё, что о ней знает. Тридцать девять лет, год назад окончательно разбежалась с мужем. Сын учится в Нахимовском училище в Севастополе. Маловероятно, что она готова двинуться в неведомую заграницу от бедствий неминуемой революции. Хотя бы потому, что она в том возрасте, когда изнасилование взбунтовавшейся чернью страшит скорей на словах. Ей бы дачу обустроить, чтобы было, где картошкой запасаться на случай кровожадных событий. Да и тебе чужая ноша в зарубежных странствиях ни к чему.
– Впрочем, зачем эти песни? – с противной интонацией сказал он. – Юляша спит с Серюней лишь потому, что надо с кем-то спать. Как только на горизонте всплывёт лопух, готовый создавать с ней ячейку общества, ты будешь забыт как сгнивший помидор.
«Поэт, конечно, из тебя никудышный, – подумал он.– При чём здесь помидор?»
«Русскую женщину можно или полюбить, или разжалобить!» – эту высокопарную фразу произносил в стареньком чёрно-белом фильме про наполеоновский поход в Россию один щеголеватый французик. Точно, вспомнил он кадр из фильма, лягушатнику как раз русская графиня то ли руку перебинтовала, то ли яйца отрезала. Какое действие было дальше, он вспомнить не смог.
Итак, разжалобить, подумал он. Разжалобить чем? Болезнью. Неизлечимой болезнью дочки, поэтому она в Италию и поехала, в чудодейственную клинику. Где за сумасшедшие бабки спасут от рака. Смотри, не накаркай, сердито сказал он. Ты больше накаркаешь, успокоил он себя, если дочка будет шататься по Европе без средств существования, а тебя повесят на фонарном столбе как «врага народа» или просто зловредного болтуна. Как же сыграть так, чтобы поверила?
– Ну, не знаю… – сказала Юля. – Очень криминально выглядит твоё предложение.
Они сидят на ковре, он – голый, Юля завернулась в полотенце, шампанское давно выпито. «За водкой, что ли, сходить в ночной?» – думает он.
– Очень криминально, – повторяет Юля. – Тебя арестуют сразу, как только выяснится, что это мошенничество. А выяснится это в первый же месяц невыплаты кредитных процентов.
– Я исчезну, – сказал он. – Растворюсь среди народных масс. Уеду в Крым или в Караганду. А когда вернусь через пару лет, здесь будет такой кавардак, все банки прахом посыпятся. Революция, одним словом.
– Да не будет никакой революции, – недовольно сказала Юля. – Ты поменьше на Болотную площадь ходи. Только жить начали по человечески, никто не захочет в скотское состояние возвращаться.
– Нас, как обычно, не спросят. На Украине же не спросили. Но спорить не будем. Я… – он придал голосу предельную искренность. – Для меня жизнь дочки важнее, чем моя собственная.