Не с одной писал, стонал и пил.
Я не знаю, почему ты вдруг явилась?
Что вдруг каяться мне в голову пришло?!
Как укор ты ночью мне приснилась
И спокойствие с тех пор ушло…
1974
Моему деду
И снова я слушаю старые песни,
И жёлтые листья падают в кресло…
Я снова слышу дивные звуки…
И вспоминаю усталые руки,
Вонзившись в колени, магнитофон
Опять издает оглушительный звон:
И я, расхрабрившись, читаю стихи
И голос мой сильный. И жесты лихи.
А ты, наклоняясь, чтоб слышать яснее,
В них видел: деревья стоят, зеленея!
Не видел корявых, сутулых стволов
И чёрствых, нетёсаных, грубых дубов.
Не видел. Не знал. Не хотел понимать —
И снова упорно включал – и опять:
Я, расхрабрившись, читаю стихи
И голос мой сильный. И жесты лихи.
Дни ускользают медузой из рук —
Новые песни ценят вокруг.
Старые песни забыты под снегом,
Притоптаны времени быстрым бегом.
А я над могилой стою, леденея,
Читаю без позы. И голос слабеет…
Луна будто слушать уселась на тучи,
И я ухожу тебя больше не мучить.
1978
Серый человек
Там на Луне по вечерам
Счастливый человек блуждает
И каждой высохшей горе
Стихи молитвою читает.
И иногда, устав от чтенья,
Он на краю Луны стоит,
На Землю серую глядит
В недоумении наивном.
А на Земле и днём и ночью
Блуждает Серый человек.
Глаза и уши затыкает,
Гремя цепями, словно зэк.
Он сам себе куёт оковы
И в землю лезет, словно крот.
Он невесомости боится.
Боится, что не приземлится. Не упадёт!
Там, на Земле, жена и дети…
Им нужен хлеб, бельё, еда.
И он боится оторваться,
Исчезнуть вдруг или взорваться —
Он должен на Земле остаться,
Чтоб их не тронула нужда!
Цепей холодное железо
Он выбрал сам и навсегда.
И только ночью поздно-поздно,
Когда давным-давно все спят —
Он на Луну бросает взгляд
И губы серые бубнят:
«Луна! Луна! Спаси меня:
Дай ухватиться за тебя!
Зубами впиться до крови,
Чтобы почувствовать, что – ты!
Сегодня ты ещё огромней,
Чем та, которую я помнил!
Ещё спасительней, чем та,
Которая меня спасла!
Луна! Луна! Спаси меня!»
Он одинок в своём же доме —
Не понят, словно пень в соломе,
И та, с которой он не вместе,
Залита вместо крови – местью.
«Луна! Луна! Спаси меня!
Я пробовал забыть тебя.
Закрыть глаза. Заткнуть все щели.
И в землю, словно столб войдя,
Быть напряжённым на пределе».
И напряженья киловатты —
И униженья. И растраты.
И взгляд с укором, как петлёй…
И ястреб чёрный надо мной…
И глаз тяжёлых не раскрыть —
И быть – не быть.
И жить – не жить.
А вот глаза открывши вдруг —
Увидел я тебя, мой друг:
Такой уверенной. Огромной!
Такою близкой и бесспорной!
Такой понятливой и нежной!
И недоступной, и надежной!
Единственной! Одной тебя!
Луна! Луна! Спаси меня!
Я знаю, на Луне иначе.
Ты помнишь наши вечера?! —
Как мы горели и взрывались
Не догорая, разжигались,
Пока не кончимся дотла».
Цепей холодное железо
Он выбрал сам не для себя…
И тот, что на Луне – счастливый,
Плечами узкими пожмёт?!
Он на Луне себе живёт.
И весь горит, парит, витает
И каждой высохшей горе,
Стихи молитвою читает.
1992
Два домашних поэта
(Моему отцу)
Ты и я – два домашних поэта.
Наши песни, наверное, спеты
И зарыты в могилах листов,
Этажерок, блокнотов, шкафов.
Ты и я до боли похожи.
Наши души в косу́ сплетены́ —
Мы без музы, наверно, не можем,
Ну, а муза жаждет стихов —
А в тебе и во мне нету слов.
Ты писать перестал от недуга.
Я по воле язык поменял.
И мы ищем порою друг в друге
То, что каждый не дописал.
И тот вечер я вспоминаю —
Мы с тобой случайно, вдруг
Вырывали из памяти строки,
Каждый свой спасательный круг.
И вся та же публика – мать,
Улыбается и молчит.
Про себя еле слышно бубнит:
Как они похожи до боли?!…
Ты и я – два домашних поэта.
Наши песни, наверное, спеты
И зарыты в могилах листов,
Этажерок, блокнотов, шкафов.