– Что вы знаете об убийстве вашей семьи? – и смотрит в глаза.

С мгновение думаю. Стоило бы рассказать правду, решиться. Но не следователю. Мне нужен кто-то выше рангом, ведь и преступники не рядовые.

– Мне есть что рассказать. Но попрошу вас провести меня к вашему руководству.

Полицейский рассматривает меня пристально, прищурив глаза. Затем встаёт и говорит:

– Пойдём.

Мы спускаемся на первый этаж. Проходим мимо приёмной. Каким-то шестым чувством ощущаю потребность поднять глаза и посмотреть левее. Застываю. Ноги наливаются свинцом. Глаза распахиваются до боли.

– Вова...

3. Глава 3

Одними губами шепчу его имя... Вова сидит в наручниках на стуле под надзором полицейского, задающего ему вопросы. Я не понимаю, почему Вове не оказывают медицинскую помощь и почему он в наручниках...

Я бесконечно рада, что он жив. Я еле сдерживаюсь, чтобы не броситься к нему, не обнять, не выдать себя с потрохами... Ведь я понятия не имею, почему мне просто задают вопросы, а Вову допрашивают. Но я должна это выяснить...

– Подождите, – обращаюсь к участковому. – А почему тот мужчина в наручниках? И почему ему не оказывают медицинскую помощь?

– Он подозреваемый. А что? – мужчина вопросительно смотрит на меня.

– Вообще-то, он пытался меня спасти, – говорю в сердцах и встречаюсь с родными голубыми глазами. На мгновение удивлёнными, с печальным отблеском, едва заметной улыбкой – и снова равнодушными.

Следователь, не скрывая удивления, вскидывает брови, а потом говорит:

– Возможно, таким образом он хотел хоть как-то искупить свои грехи, – хмыкает мужчина. Говорит достаточно громко, чтобы Вова тоже его услышал. За равнодушным взглядом Вовы вижу айсберг, способный снести всё на своём пути. – На его счету такое количество преступлений...

– Но он же просто подозреваемый? Вы сами сказали, а теперь так говорите, будто его вина уже доказана.

– Дадите показания, и будет доказана, – ворчит мужчина и направляется дальше. – Пойдём.

– Позовите врача, – я стою. Я не сдвинусь с места, пока ему не помогут. Приросла к нему взглядом, считая раны на его теле. Много... Слишком больно. Даже смотреть больно. Господи, что они с ним делали?

– Позовём. Не сдохнет за час. А почему вы так сильно волнуетесь за его здравие? Знакомый? Друг? Любовник? – уголки губ мужчины поднимаются в лукавой улыбке. Подлец. И странный он. Ещё непонятно, нужно или нет, они уже включают режим наказания. Уже поставили на нем клеймо «виновен»! Решили, что имеют право издеваться над другим человеком. И чем они лучше?

Все люди одинаковые. Монстры. Твари. А мой монстр страдает, и его боль пронзает острыми шипами моё сердце.

Нет, я не сдамся.

– Повторяю, этот человек пытался меня спасти. Позвольте поговорить с ним и поблагодарить. И немедленно позовите врача, иначе я пожалуюсь на этот беспредел… – заявляю решительно.

– Хорошо, – перебивает меня следователь и нехотя соглашается. – Идите, поблагодарите. Я подожду минутку, а тем временем вызову врача.

Он отходит к свободному столу и набирает номер – надеюсь, врача. А я иду к Вове... Ноги дрожат и не слушаются. Не знаю, куда девать непослушные руки, которые так и тянутся к моему мужчине, чтобы обнять его, забрать его боль через прикосновения. Смотрю в его голубую тьму. На лице никаких эмоций, даже не по себе становится. Словно он и не человек вовсе. Как будто он не чувствует боли.

Второй полицейский, допрашивающий Вову, вежливо отходит сделать себе кофе. Можно на мгновение представить, что мы здесь с Вовой вдвоём. Но я прекрасно понимаю, что за нами следят, и ни одно сказанное нами слово не останется без внимания.