Когда я показалась в кухне, Любаша уже накрыла на стол. Посередке стояла сковорода, полная жареной картошки. Тут же, на деревянной доске лежали нарезанные толстые ломти черного хлеба. На тарелке лежало сало с тонкими прожилками мяса, а на другой — соленые огурцы.

Любаша кивнула на стул, а сама села напротив.

— Тебя как звать-то?

— Тая.

— Все впору пришлось?

— Да, спасибо, — кивнула я.

— Это дочки моей. Все новенькое. Она фигуркой такая же, как ты.

— У вас есть дочка? — почему-то удивленно спросила я.

— А что, не похожа я на бабу, у которой дочка может быть? — совсем по-мужски засмеялась Любаша.

— Извините, я не то говорю… — совсем смутилась я.

— Да брось ты, Тая, эти выканья да вежливость эту свою. Все нормально. Я баба простая.

Мы принялись за еду. Удивительно, но после всего произошедшего у меня был зверский аппетит. Однако все остальные чувства как будто атрофировались. Видимо, я так устала бояться, что на время организм словно впал в анабиоз, не позволяя мне думать о том, что нужно бежать, нужно оглядываться, нужно каждую секунду ждать врывающегося в дверь Дениса.

Я с удовольствием уплетала простую, но безумно вкусную еду, приготовленную Любашей. Сто лет не ела я ни жареной картошки, ни тем более сала. Денис такое не признавал. А уж есть прямо со сковороды — это было верхом варварства в его глазах.

— А что вы мне на лицо намазали? — спросила я, когда с обедом было покончено.

— Мазь одна. Из трав. Это меня одна бабка научила, еще по молодости, — сказала Любаша. — Воняет жуть, но отеки снимает моментально. Через пару дней от твоей гематомы останется лишь маленький синячок, это я тебе гарантирую.

Любаша не соврала. Через три дня о страшной гематоме напоминало лишь желтое пятно. Если нанести тональный крем, то и его не будет видно. С гематомами на груди и спине справиться оказалось сложнее, потому что мазь впитывалась в одежду и давала меньше эффекта. К тому же меня не столько беспокоили следы на коже, как боли внутри. Наверное, у меня было сломано ребро и травмирована почка: когда я ходила в туалет, в моче были следы крови. Не впервой.

Через три дня жизни у Любаши я уже знала о ней все, а она обо мне — почти все.

В один из вечеров мы сидели в задней комнатке ее небольшого дома: я на диване — она на подоконнике. В приоткрытую створку врывался звук осеннего затяжного дождя, что шел уже вторые сутки. Любаша безбожно курила. Она только-только вернулась из города, а я даже на улицу не смела совать носа, боялась, что увидят соседи.

— В городе все тихо. Как я поняла, баба та, у которой ты одежду и деньги стащила, шум не поднимала и в полицию не заявляла.

— Денис ей, видимо, все компенсировал.

— Будет без полиции тебя искать?

— Пока да, — кивнула я. — У него хватит ресурсов.

— Он кто у тебя? Бандит?

— Хуже, — поежилась я. — Он бизнесмен, очень влиятельный бизнесмен.

— Ясно, из тех, что мнят себя господом богом, — усмехнулась Любаша.

— Или дьяволом.

— Э, нет, Таюша. Мразь он конченная, а не дьявол. — И после долгой паузы сказала: — Я однажды вот такому дьяволу размозжила башку.

Я удивленно уставилась на Любашу.

— Я ж сиделица. Семь лет чалилась на нарах.

— За… за что? — охрипшим голосом спросила я.

— За убийство. Вот такого же дьявола, как у тебя, прибила собственными руками. Бил он меня крепко. А потом и дочку, Манюню мою, начал поколачивать. Я сначала не знала. Она мне не говорила. При мне-то он ее не трогал. — Любаша затушила окурок и вытащила новую сигарету. — Ну а потом допился до того, что и при мне стал руку поднимать. — Она выпустила кольцо дыма. — Кончила я его, в общем. И знаешь, ни о чем не жалею. Вернуть бы все назад — поступила бы так же.