Я удивленно обернулась, а он кивнул на открытую дверь дома.

— Ты не бойся собак, они не тронут. Заходи, а я пойду оденусь.

Он исчез внутри дома, а я ещё минуту стояла в нерешительности, полускрытая деревьями. Он, видимо, подумал, что меня испугали псы. Нет, не их я боялась. Наконец поборов иррациональный страх, я сделала несколько шагов к террасе, поглядывая на собаку. Пёс, которого хозяин назвал Волком, потерял ко мне всякий интерес и убежал за дом, решив, что в компании двух других собак ему будет гораздо веселее, чем в моей.

Я так и осталась стоять снаружи, не рискнув войти в распахнутую дверь. Стало совсем холодно. Ветер шелестел в кронах, сбивая с ветвей редких здесь лиственных пожелтевшую листву. Вокруг дома и вдоль той тропинки, которая меня сюда привела, в изобилии росли березы и ольха вперемешку с лиственницей, однако дальше, за домом, их почти не было видно: там царствовали сосны, ели и кедры.

На пороге снова показался хозяин. Теперь на нем были чёрные спортивные штаны и чёрный же свитер. Он успел надеть и обувь. Видимо, из-за того, что он натягивал свитер через голову, густые темные волосы разлохматились.

— Проходи в дом, — снова пригласил он.

А я не могла заставить себя сдвинуться с места. Дом — это клетка. Я не знала ни этого человека, ни его жилья. Что, если он запрет дверь? Тогда все пути к отступлению будут отрезаны. Я сделала глубокий вдох, понимая, как глупы мои размышления. Я и так в ловушке. Дом настолько далеко от деревни, что, даже если я буду орать во все горло, меня никто не услышит, а мужчина успеет сделать со мной все что угодно.

— Вы Степаныч?

Мой собственный голос показался мне чужим. Только глухой не расслышал бы в нем панические нотки.

— Степан, — кивнул он. — Друзья зовут Степанычем.

— Дайте мне ключи от Любашиного дома, — попросила я. — Она сказала, что предупредила вас.

— Предупредила. — Темные глаза Степаныча, или Степана, смотрели на меня изучающе и серьезно.

Вдруг в воцарившейся тишине разнесся странный свист, и от неожиданности я вздрогнула.

— Чайник закипел. Давай я напою тебя чаем, а потом отвезу и покажу дом.

У меня была тысяча причин не заходить в дом к этому чужаку, не пить с ним чай, не разговаривать, но все они застряли у меня в горле, а потому я последовала за Степаном и переступила порог.

Я осторожно прикрыла за собой дверь, но не стала её захлопывать. В доме пахло кедром, а воздух оказался таким тёплым, что я тут же почувствовала, насколько замерзла, пока шла сюда.

Вслед за хозяином я прошла в кухню. Здесь было по-современному уютно. Окно-купе выходило на террасу, почти такую же, что и с парадной стороны дома, только шире и просторнее.

— Садись за стол, — не оборачиваясь, сказал Степан. — Голодная?

— Нет, спасибо.

— Ну да, конечно. — В его голосе слышалась ирония.

Он заваривал чай и нарезал хлеб, кажется, действительно решив меня накормить. Я все ещё с опаской смотрела на широкую спину. Настоящий сибиряк. Про таких говорят — косая сажень в плечах. Огромный. Опасный. Но не настолько, как он. Разве может быть кто-то страшнее него?

Степан поставил передо мной большую кружку чая, взял вторую себе, а на середину стола водрузил две тарелки с нарезанным белым хлебом и колбасой. Рот тут же наполнился слюной, и я поняла, что не ела уже почти сутки. Последний раз я перекусила пачкой чипсов ещё в поезде на пути к Томску. Тогда мне было не до еды — меня снедал страх. Однако теперь я почувствовала, что голодна, и, словно в подтверждение этому, мой желудок призывно заурчал.

— Ешь, не стесняйся, — пододвинул ко мне тарелку Степан. — Пока больше ничем угостить не могу, только недавно вернулся из тайги.