Так вот этот самый Толька Тюрин был первым, кто назвал меня жидом. После этого мы подрались. Это была моя единственная драка в жизни. Я очень миролюбивый человек.

«Команда» нашего двора

Вот такими были мы, многие босоногие. Пацаны, огольцы – так звали мы друг друга. Крайний справа – тот самый Толька-Геббельс.

В годы войны появились школы-семилетки, где основной обязательный школьный курс укладывался в 7 лет. После окончания семилетки поступали в школы ФЗО (фабрично-заводского обучения), ремесленные училища или техникумы либо шли учениками непосредственно на производство.

В нашем новеньком, но еще не достроенном доме, куда мы переехали из барака, на первых этажах располагалось ремесленное училище, где из ребят лет с 14 готовили заводских рабочих. В обиходе их называли ремесленниками, а мы про себя звали их ремеслухой. Связываться с ними мы не собирались, так как они были старше и сильнее нас. Была война, и чтобы как-то приободрить таких ребят и придать им особый статус, этим ремесленникам была положена черная форма, полностью напоминавшая военную, особенно морскую.

Ремеслуха – это вечно голодная черная масса, сосредоточенная не столько на учебе, сколько на жратве – была очень агрессивна. В ожидании обеда ремесленники вечно толпились в нашем подъезде, где был вход в столовую. На лестничной клетке они выстраивались чуть ли не до самого верха. И вот, когда я возвращался домой, мне каждый раз, как сквозь строй, приходилось проходить мимо этих оглоедов. Выражение «прогнать сквозь строй» означало наказание, когда в царской армии провинившегося прогоняли сквозь выстроенных двумя рядами солдат, которые били палками или прутьями-шпицрутенами этого беднягу, идущего между рядами.

Представляете, а ремесленнички эти понимали, к тому же, что я – еврей. Вот это для них была потеха. Ухмыляясь и гримасничая, они каждый раз выдавали запас популярных в то время юдофобских дразнилок. «Жид, жид по веревочке бежит», «Узе (это на то, что евреи якобы так произносят слово «уже»), «Скажи “кукугуза” (картавя). Нет, я лучше скажу три раза пшёнка, пшёнка, пшёнка».

Так, гогоча, они забавлялись. Я молчал. Что я мог? Драться с этими обалдуями? Правда, они меня не трогали. Я молча проходил мимо. Я не плакал и никому не жаловался. Это была прививка от антисемитизма на всю жизнь.

Антисемитизм штука непростая, и истоки его объяснять сложно, но можно попросту сказать, что это ненависть к евреям. С далеких времен, евреи, независимо от места проживания, возраста и занимаемого положения стали заложниками этой ненависти. И вот, прожив столько лет, я до сих пор не могу понять, откуда такая ненависть взялась у сибирских мальчишек, которые и евреев-то увидели впервые, пожалуй, – закинутых в Сибирь эвакуацией во время войны?

А вообще во что мы играли? Конечно, в войну, вооружившись деревянным оружием собственного изготовления, в ножички (перочинные, складные), демонстрируя блестящее владение этим предметом, увеличительными стеклами выжигали на дереве, гоняли на самодельных деревянных самокатах с колесиками из шарикоподшипников. Особый интерес заключался в играх на деньги, конечно же, не в карты – применялись манипуляции с монетами: в пристенок, в расшибалку, или чику…

А чем мы играли в хоккей? Ни за что не догадаетесь. В хоккей мы играли естественно, зимой, ибо, как говаривала незабвенная Фаина Раневская: «хоккей на траве – это извращение». Несмотря на американские автомобили и автотранспорт вообще, еще как-то доживал и транспорт гужевой, где тягловой силой были лошади. Зимой они оставляли после себя навоз, который замерзал в виде кругляшек, по размеру удивительно напоминавших хоккейные мячики. Мы их называли «котяхи» и с азартом гоняли. Вот такая была развлекуха.