Машина мчалась по серым улицам, залитым дождем. Алекс невидящим взором смотрела в окно. То представляла мрачные стены монастыря и монахинь – сердитых высохших старух в черных одеждах; то мысли ее возвращались к папе – к тому, во что он превратился в последние дни; и ни в прошлом, ни в будущем она не находила утешения.

– Все нормально, Алекс? – спросил Билл.

Она кивнула.

– Уверен, кузина моей жены тебе понравится, – бодро произнес он. – Она замечательный человек, хотя и монахиня. Добросердечная, деятельная, и с чувством юмора у нее все в порядке.

Алекс промолчала. Мать настоятельница монастыря с чувством юмора? Такого она и представить не могла, это казалось невероятным.

Когда машина остановилась, Алекс долго сидела, не решаясь выйти. Школа-интернат теперь представлялась не такой уж страшной участью.

Монастырь был именно таким, как она воображала: крупное, мрачное, серое здание, раскинувшееся на просторном участке, заросшем плодовыми деревьями и кустарником. С одного края виднелись церковный шпиль и колокольня. Медленно, почти волоча ноги, Алекс вышла из салона и побрела за Биллом. Но, переступив порог, она словно попала в совершенно иной мир – мир, которого никак не ожидала и даже представить не могла!

Кельи монахинь располагались на втором этаже; весь первый этаж мать Мэри-Маргарет отвела под вечернюю школу, секции и студии. Был вечер; и, войдя в холл, Билл и Алекс оказались в центре шумной, яркой жизни. Похоже, здесь собирались и дети, и их родители. С одной стороны ребята из художественной студии гордо демонстрировали матерям свои рисунки и поделки из глины, с другой – группа мальчиков-подростков со спортивными сумками направлялась в гимнастический зал. На стене висело расписание: гимнастика для беременных, школа молодых родителей, пилатес… и объявление: в следующем месяце, по многочисленным просьбам местных жителей, монастырь открывает художественную студию для пенсионеров! Повсюду шум, громкий смех, болтовня и радостные крики детей.

Билл не был здесь несколько лет и поразился, как Мэри-Маргарет удалось преобразить монастырь. Тихий приют невест Христовых превратился в пестрый, многолюдный, кипящий жизнью центр местной общины. Просто отлично, думал Билл, что Мэри-Маргарет не стала затворяться от мира, как нередко поступают церковники, а напротив, шагнула в него и сумела завоевать любовь своих соседей!

За конторкой их встретила женщина в футболке и джинсах – как ни удивительно, монахиня. Билл спросил, где найти мать настоятельницу, и она указала куда-то в конец длинного холла. Пройдя мимо распахнутых дверей спортивного зала, Билл и Алекс заметили женщину. Стоя на стремянке, она вкручивала лампочку в абажур. В джинсах и красной толстовке, юношески стройная и подвижная – лишь длинные, почти совсем седые волосы, собранные в хвост, свидетельствовали о том, что она уже не молода. Женщина взглянула вниз, и при виде строгого костюма Билла и черного платья Алекс на ее симпатичном улыбчивом лице отразилось смущение.

– Ох, простите! Мне следовало надеть «униформу». Забегалась, не успела переодеться.

Закончив вкручивать лампочку, она спустилась и отставила стремянку к стене. Затем чмокнула Билла в щеку, а с Алекс поздоровалась за руку и жестом пригласила их к себе в кабинет. Алекс смотрела на нее во все глаза, не зная, чему дивиться больше – улыбке, звонкому молодому голосу или толстовке с эмблемой Стэнфордского университета.

– Я мать Мэри-Маргарет, – произнесла настоятельница, – но все зовут меня мать Мэри-Мэг. Очень рада, что вы приехали. По вечерам у нас оживленно. Мы ведем много кружков и семинаров для людей по соседству, ведь днем все работаем.