И сползает с горы, в сонном свете луны серебрясь.
Ей охота взглянуть на певца, ею пёс мой услышан…
И вплетается звук в тонкорунную звёздную вязь.
Пёс поёт, задирая кудлатую голову в небо,
Полететь бы ему над осенней остывшей землёй!
Я к нему выхожу и даю ему белого хлеба,
И туманная ночь улыбается вместе со мной.
«Память бродит по старым комнатам…»
Память бродит по старым комнатам,
Где в забвении и пыли
Лет моих затерялось золото,
Не поменяно на рубли.
Не поменяно, не растрачено,
Не затёрто ни в дурь, ни в грязь.
Им когда-то за всё уплачено, —
Покуражилось горе всласть…
Обнищали мои сограждане,
Горше стало моей стране.
Жизнь течёт бытиём нерадужным
И, наверное, снится мне.
Там, далёко, всё звон, да россказни,
Нервотрёпка, – не передать.
Здесь – небес с облаками простыни,
Гор извечная благодать.
Ностальгия, – какие глупости!
Тени нет ни тоски, ни зла.
Не скучаю по совокупности
Снега, олова и стекла.
На осколки разбилось зеркало,
Оловянные сбились лбы
В стаи, бросившись в пропасть стерхами,
Как в объятья своей судьбы.
Вырастая из чуждых путаниц,
Я жалею лишь детский плач,
Глядя в олово глазок-пуговиц,
Чей хозяин – тупой палач.
Я горюю по неизбежности,
По растраченной стороне,
Что от снежности до небрежности
Тонким плачем сквозит во мне.
После
Коромысло светил на оси мирозданья качнулось,
Расплескав драгоценное время меж звёзд и планет.
Первозданность начал в первом снеге на землю вернулась,
Равнодушие мира вплетая в неяркий рассвет.
И на ниточке звука спустился уют снегопада,
Затуманилось небо, в реке обмелевшей дрожа.
Долгополого ветра настигло дыхание хлада
И разрезало воздух на струи, кинжальней ножа.
Из колодца пространства смотрело ослепшее солнце,
Проникали в глубины сознания нежность и явь,
И казалось, что жизнь, покружив по задворкам, вернётся…
По безмолвию снежному с ней мы отправимся вплавь
Через двор, через поле и сквозь горизонта оковы,
Оторвавшись в незримом скольженье от дел и от бед,
Мы услышим из уст мироздания Божие Слово,
Для которого нет пустоты и забвения нет.
«Тоска и усталость от тупости, грязи и лжи…»
Тоска и усталость от тупости, грязи и лжи.
Когда же страна встрепенётся и выйдет из комы?
Ведь сколько во мраке болот за слепцом ни кружи,
Нет шанса добраться живым до родимого дома.
Лишь сами повинны вы в том, что грядущего нет
У ваших детей, оцифрованных лагерной меткой.
И всё, что вас ждёт, – это пошлый содомский балет
И вечный позор за колючей заборною сеткой.
Вы всё проглядели, проспали, продули вконец,
Так радуйтесь новой беде, как вчерашнему грому…
А дьявол – в деталях, он в подлости подлинный спец
И знает, что верите вы лишь тельцу золотому.
Вы встали с колен? Неужели? А где ж ваша блажь
Стучать по носам США и «прогнившей» Европе?
Чем выгодней Родину полным молчаньем продашь,
Тем глубже окажешься в полной безвыходной жопе.
И дальше молчите, сопите в две дырки гуртом.
Крым наш, и спасибо, и больше не надо ни крошки.
А что будет с нами, об этом узнаем потом,
Когда от России останутся рожки, да ножки.
«Как долог бал у сатаны…»
Как долог бал у сатаны
Под пологом ночного мрака
У красной зубчатой стены…
Нет ни знамения, ни знака,
Что шабаш кончится зверья,
Забывшего про Божью кару,
Эпоха кончится вранья,
Исчезнув в зареве пожара,
И кол осиновый воткнут
Народы в дряблую грудину.
Опять свистит знакомо кнут, —
Лишь подставляй покорно спину.
Опять лоснятся холуи
Вокруг преступного владыки,
И годы смрадные свои
Влачит он, наглый и безликий,
С апломбом, позабыв про стыд,
Кряхтя слова фальшивой глоткой…
А над страною мрак разлит,
И глушат смерды страх свой – водкой.
«Я чужое время проживаю…»
Я чужое время проживаю
И чужое бремя волочу,