Тетя Катя оказалась скорее бабой Катей и принимала на дому. Я робко мялся, не зная с чего начать. За круглым, со скатертью, столом сидела в шерстяной кофте-обдергайке старушка – божий одуванчик. Из окна за ее спиной сквозь тюли сияло солнце, и подсвечивало сбитый седой пучок волос на макушке тети Кати, будто нимб.

– Ну, вы тут ёж-мнешь, – сказал Виктор. –А я сбегаю, печенья к чаю принесу.

– Ну и чего мы такие стеснительные? – Неожиданно звонким и бодрым голосом сказала тетя Катя. – Как свое добро пихать куда попало они первые, а как на предъявлять к осмотру, они мнутся…

«Они» молчал.

– Глуп детина, а пихает вглубь, скотина, – скабрезничала тетя Катя. – В ванной вата и раствор, – потрудитесь смазать болтяжечку с оттяжечкой, а я пока халат надену.

– Neisseria gonorhoea, – как раз в тот момент, когда Виктор вернулся, поставила диагноз тетя Катя. – Виктор, у твоего друга плохой насморк, и если он мне не расскажет, какая из местных шалав его наградила, передай, что хер ему по всей морде, а не лечение.

Жаргон тети Кати подходил к ее облику, как весло к мопеду, но, странное дело, очень ей шел.

– Зачем я буду объяснять, – пожал плечами Виктор. – Он же и так слышит?

– Виктор, тебе культурно объяснить, или вкратце? Я умею!

Уже чашки стояли на столе, уже вскипел чайник, уже выставлены были на стол сушки и пряники, а тетя Катя и Виктор, все перебрасывались малознакомыми, но понятными словами. Не помню, кто из классиков назвал подобные прения на подобном жаргоне «блатной музыкой». Им обоим это явно доставляло удовольствие.

– Я прошу прощения, – наконец вмешался я. – Екатерина…

– Иосифовна.

– Екатерина Иосифовна, позвольте я расскажу?

– Да уж будьте любезны…

– Болезнь я подцепил в Прёте.

– Молодой, человек, скажи – «гвоздика».

– А в чем собственно… ну, гвоздика.

– Не пизди-ка!

– Кхм, тетя Катя, – вмешался Виктор. – Он, это, в натуре не местный.

– Не местный?!

Екатерина Иосифовна сняла очки и пристально поглядела на меня. Затем надела и вгляделась еще внимательней. У меня аж закололо под ребрами.

– Столичная птица редкий гость в нашей глухомани. Интересно. Действительно, лицо незнакомое. Ну что ж, о причинах вашего появления здесь не спрашиваю, наверняка приехали осмотреть местные просторы. Тем более, что Виктор у нас известный гид-экскурсовод. В конце концов, какое мне дело? Кто кого сгрёб, тот того и уёб… Но учтите, если ко мне заявится, через недельку, какая-нибудь особа, и укажет на вас… Меры приму незамедлительно.

Тетя Катя глядела на меня прищурившись, и я выдержал этот сверлящий взгляд. Не знай я что она медик, решил бы, что матерый опер.

– Значит, так, – улыбнулась наконец тетя Катя, – сейчас я поставлю вам больной укол в жопу. И еще один завтра. Туда же. С нынешней медициной этого будет достаточно. Придете один, надеюсь, местность уже изучили, не заблудитесь.

Я кивнул.

– К чаю возмите что угодно, но не эти сухари лагерные, – тетя Катя покосилась на Виктора, затем сушки. Меня от них пучит. Оплатить нужно будет только уколы. А в счет моих услуг расскажете что-нибудь интересное, какие-нибудь столичные сплетни.

Она весело подмигнула и вскоре мы раскланялись.

Ух, пронесло, – думал я, выйдя на улицу, закуривая и протягивая зажигалку Виктору.

– Не-не, – отмахнулся он и достал коробок. – Лучше прикурить от спички, чем от грёбаной затычки. А ловко тетя Катя тебя вычислила, пихать тебя в сад?!

– В смысле? Что значит вычислила? – Не понял я.

– Ну, что в Штырин ты заехал по делу мутному.

– С чего ты взял? С чего она взяла? По какому еще мутному.

– А кто ж тебя знает, – беззаботно ответил Виктор. – Только вот и тетя Катя чухнула, что неспроста ты здесь. Что ты – «гусь, я ебанусь».