Отсутствие культуры приводит к самообразованию. Легенды – это субкультура, ни на чем не основанная, в общем-то, в смысле фактологии. Отсутствовала аналитика, аппарат работы с фактами. Андеграунд – это та же субкультура.

Легенда про Ван Гога стала идеологической величиной. Через призму этой легенды развивалась вся художественная культура 70-х годов.

Махотин был достаточно искренен. Модель усвоил органически: художник, отвергнутый обществом, находит побудительные мотивы только в своем творчестве (больше, получается, негде). Виктор был неформальным человеком. Он сформировал свой пуристский стиль живописи и стиль жизни (который неотделим от его работ!).

Витя, в отличие от всех остальных, ни на кого, по моему мнению, не похож. И как художник он состоялся.

Витя любил книги (особенно старые) по философии, по искусству. На книжных рынках попадались тогда книги из расформированных библиотек. Он собирал их – отовсюду тащил.

Иконы – еще одна его страсть. Их было у него очень много – редких икон. Витя в иконах хорошо разбирался. Его любимые – «Умягчение злых сердец», Серафим Саровский, св. Илья и Прохор, с лошадками – Св. Георгий. Всю коллекцию икон у Вити украли. Она существовала у него с середины 70-х, может быть, – с 1973 года. Украли ее около 1977 года. Витя жил так: двери всегда открыты, заходи любой. У него была настолько же мощная коллекция, как сейчас у Жени Ройзмана, только Витя собирал иконы-примитивы. Иконы, написанные самоучками-богомазами из глубинки. Не сусальная живопись, не сусальные иконы.

Для других иконы тогда были просто экзотикой, модой, что заполняла пустоту, о которой я говорил. У Вити душа к этому делу лежала. Примитивы он очень любил и безошибочно их выделял. Сейчас это все превратилось в коммерцию (так пошло с конца 80-х). В чем логика той жизни была? Мы были подслеповатыми тогда, жили отголосками традиций. Например, собирали иконы. Это же с 19-го века идет… Мы не могли представить себе как на самом деле живет и развивается мир. Западные, авангардистские течения – все доходило до нас в виде глухих телефончиков. Когда слесарь хватается за Гегеля, и у него крышу сносит – это метафизическая интоксикация, — говорил мой друг. Круг чтения был специфичен. Булгаков, эзотерика Блаватской, книги по философии – те, что можно достать.

Я думаю, Витя не мог в какие-то формальные отношения вступать, он не мог жить по уставу. Он не мог в галстуке ходить. Сложно представить его в мундире, например, прапорщиком. Представить его за рулем также сложно. Он тянулся к таким же, как он сам. К неформальным людям, которые не находят себя в обществе, которые в противоречии с обществом. Еще скажу, он был мягким, не конфликтовал в те годы никогда, не ссорился целенаправленно ни с кем. Говорил, мне надо уйти (если начинался конфликт), и уходил.

Конец ознакомительного фрагмента.