…Он гостей выводит в туалет во двор и при этом говорит, что мэни йеарз эгоу, сто лет назад, у них отключили канализацию и воду. А газ они сами попросили отключить, чтобы не взорваться случайно.

Вот тут бы погулять по дому и посмотреть «все его трещинки». Он самый странный из всего поселка. Ровно посередине, от просевшего фундамента до крыши, идет живописная трещина.

…У Вити есть куча документов, о которых кто-то должен рассказать внятно. С решением Чернецкого от 1994 года о сносе дома 10а. Почему дом не сносят, почему людям ордера не дают и все такое прочее. Рассказать подробно.

Кстати, за мэра А. М. Чернецкого, заботящегося о ветхом жилье, отдали голоса именно с этого избирательного участка.

Некоторые семьи уехали, приобретя кооператив. Те, кому некуда ехать, у кого нет денег на покупку квартиры, остались ждать переселения.

В первом подъезде в опустевших квартирах поселились бомжи. Витя в свое время был «трудным» подростком, летом беспризорничал. Но бывало, и фартило: гулял в 15 лет с генеральскими дочками в Крыму.

Ходил в Китай. Туда границу они удачно с другом перешли, а на обратном пути друга подстрелили наши пограничники, а Витю словили и посадили.

Показывал в альбоме фотографии: он и какой-то парень стоят в телогрейках. Говорил, это армия, – спецвойска такие. Но при этом, заметьте, форма без ремней.

Будучи постарше, жил на Финских коммунаров, в доме под снос, который тоже отстаивал, дожидаясь ордера на жилье. Там рисовал и устраивал выставки-квартирники. Витя – сирота. Рос в детдоме на ВИЗе, на Малоконном полуострове.

Роста он маленького – недоедал в послевоенные голодные годы, зато сыновья его выросли под два метра (хороший гормональный фон, говорят участковые врачи-педиатры).

На завтрак и ужин в детдоме готовили кашу – Витя ее не любил. А тому, кто первый съест кашу, хлеб с маслом давали. Умный пацан кашу комком прилеплял к столу, одним прихлопом снизу, и бежал за бутербродом. Ел бы кашу – был бы как сыновья, строен и высок.

Витя зимой хорошо учился, рисовал в изостудии, ну а летом удирал в угольном ящике под вагоном путешествовать по стране. И на крыше тоже ездил. Он и взрослым путешествовал – с ключом треугольным, без билета – хоть в Москву, хоть в Углич – легко, и друзей с собой возил за компанию – бесплатно.

«Я у него учился путешествовать без билета по стране на поездах», – сказал Ройзман (см. также его стих о Сортировке).

И я у него училась путешествовать, когда мы только познакомились. Кто при ключе, тот и путешествует. А ктото судится годами в судах районных за крышу над головой. Как Витя и его соседи с Ирбитской. А мог бы ведь Витя в любой миг в Израиль улететь, там бы жил, квартиру б дали – всем дают. Но кто б тогда стал центром притяжения художников и дам, и прочего люда в городе нашем, в том числе и туристов иностранных, если не Витя?

Рассказывал как-то Витя, что лежат дети в спальне – длинный ряд коек, и все воспитанники хором тихо твердят в унисон «Мама. Мама» (100 раз). Все детки мечтали, чтобы пришла мама. Поэтому и Витя ее искал, и, в отличие от многих нашел (каким-то чудом в 15 лет, и сильно обиделся, что она снова от него отказалась). Директор сказал ей – ребенок подвижный, горячий, плохо управляемый, вам с ним не справиться, не забирайте его, ему здесь лучше будет. Пусть здесь остается. И она послушалась. Витя говорил: трудно это – мать найти, и снова тут же потерять.

Но! Она ведь все-таки родила его и кормила до полутора лет, дала свою фамилию, а уж потом, когда стало невмоготу, – сдала в детдом. По фамилии он ее и нашел. Помогал ей. Даже брата Леню нашел, но тот прожил недолго – умер молодым, в 30 с чем-то лет, от пьянки.