Недели через две арбузы закончились. К тому времени мне казалось, что я наелся их на всю оставшуюся жизнь. Помимо утреннего ритуального поедания арбуза, мы ели их в течение целого дня. Арбузы бились во время погрузки, и все это приводило к тому, что спелая серединка сама просилась в рот. Руки, черные от сладкого сока и пыли, прилипали, к чему не притронешься, а найти недозрелый арбуз, чтобы соком его кисловатой мякоти помыть руки, считалось большой удачей.

Однажды Сережа Стоян по прозвищу Доцент, крупный полноватый парень, с ужасом наблюдая, как заканчивается последний гектар с арбузами, тащил в руках с поля до самого общежития (километра четыре) богатырских размеров арбуз весом килограммов пятнадцать-восемнадцать. Мы спрашивали, зачем это ему, неужели не наелся? Но Доцент бурчал в ответ, что съест его дома, когда арбузы на поле закончатся и, к своему огромному сожалению, а нашему безудержному восторгу, споткнувшись о порог, разбил его практически дома. Теперь они закончились. Но в совхозе еще оставались неубранными поля тыквы.

Тыкву убирать не многим сложнее, чем арбуз. Конечно же, у нее толще «хвостик», больше вес и не всегда она круглая, зато и не такая ломкая как ее зеленый собрат. Еще один недостаток, однако, в нашей ситуации самый главный, ее невозможно есть в сыром виде. Поэтому на тыкву мы вышли с меньшим энтузиазмом, но что поделаешь – деваться некуда.

Несколько дней мы работали в прежнем (арбузном) режиме, затем, видимо ближайшие города быстро насытились тыквой, машины стали появляться реже, пока не исчезли вовсе. Некоторое время приезжал трактор «Беларусь», водитель оставлял его на поле и уходил. Пока машина находилась в нашем распоряжении, мы по очереди развлекались вождением, постепенно загружая тележку крупными плодами.

Через пару дней у руководства возникло два вопроса: «Куда девать тыкву и чем занять студентов, т.е. нас». А так как эти вопросы тесно коррелировали друг с другом, приняли волевое решение собирать бахчевые в бурты – огромные кучи, в которых урожай хотя и подвергался естественной убыли (гниению), тем не менее, считался убранным и локализованным.

На вопрос: «Кто на буртовку?» – вызвалось трое добровольцев.

На неизведанный фронт работ меня подтолкнула интуиция. Компанию мне составил Вова Суторма, а третьим вызвался Коля Заборин, парень из Гантиади (нынешняя Абхазия) обладавший веселым характером и непомерно большим носом. Хотя он и называл себя русским, но нос красноречиво доказывал, что над его генами трудились сотни поколений лиц кавказской национальности. Нас отвезли на пустырь, отведенный под нужды буртостроения, и объяснили, как их строить.

Новая работа не удивляла своей премудростью. Трактор привозил тележку тыквы и вываливал ее на землю, а нам требовалось следить, чтобы куча выглядела гармонично, т.е. единым целым с высыпанным ранее и, при необходимости ее формовать. Но так как при формовке количество «боя» тыквы значительно увеличивалось, мы старались минимизировать количество контактов с бахчевой культурой.

Понимая, что в отличие от остальной группы, оказались на постоянном месте, мы пришли к мысли о необходимости обустроить свой быт. На краю площадки размещался огромный стог соломы, единогласно определенный нами как база. Невдалеке Заборин нашел небольшое поле с арбузами и дыней. Точнее находку стоит назвать большой грядкой, тем не менее, без промедлений мы подготовили запас из этих плодов, зарыв в солому у подножья стога, тем самым обеспечив себя прохладным сочным деликатесом на длительное время. Последующие дни обозначились для нас настоящим курортом.