– Он же замороженный.

– Все равно, труп есть труп.

– Да-да, конечно-конечно.

Я встал у головы капитана. На кистях вытянутых вдоль тела рук чернели крабовые клешни. На груди Грабова красовался черный краб, изображенный уже целиком. Занятная татуировка. Обычно эти русские «морские волки» предпочитают якоря, Сталина, имена своих задасто-грудастых (ух и большие же женщины у этих русских!) Нинок, Танек и Олек. А тут краб и крабовые клешни, больше ничего.

– На спине у него есть что-нибудь?

– В плане ран?

– В плане татуировок.

– А-а, по-моему, нет. Перевернуть?

– Да нет, не надо.

Мы расстались с Осимой у дверей управления. Он вызвал для меня машину, мы попрощались, он отправился к себе в кабинет спать, а я плюхнулся на заднее сиденье довольно новой для провинциальной полиции «Хонды» и приказал водителю ехать в отель «Минато».

Войдя в гостиницу, я моментально вычислил в пустом холле осимовского «штатского». Мужчина средних лет сидел за низким столиком в кресле и потягивал кофе из банки. Как только я вошел, он быстрым хищным взглядом оценил меня, поставил банку на столик и поднялся было, чтобы поприсутствовать при моей регистрации, но, увидев, что следом за мной вошел, видимо, знакомый ему полицейский-водитель, который нес мой баул, успокоился и опять принялся за кофе. «Интересно, на сколько ему хватит этой баночки? – подумал я. – И сколько он их за сегодняшний день выпьет? Не лопнет ли? Спать, наверное, потом целую неделю не сможет…»

Дежурный администратор попросил меня заполнить регистрационную карточку, вручил ключи и ответил на мой вопрос о том, в каком номере остановился Ганин. Мне достался номер 312, а у Ганина – 412, то есть прямо надо мной, на четвертом этаже.

Я отпустил водителя и поднялся к себе. Номер оказался весьма симпатичным. Гостиничный сервис у нас, конечно, замечательный, но это в больших городах. Провинции до столиц далеко, однако здесь было чисто, светло и уютно. За окном возвышалась каланча пожарной части, справа виднелся краешек моря.

Я пошел в душ. Сейчас в Саппоро в душ приходится залезать по два-три раза – жара такая, что потом исходишь ужасно. Здесь, в Немуро, попрохладнее, но привычка есть привычка.

Прохладная вода вернула меня в более-менее рабочее состояние, и я решил не ложиться. Терпеть не могу эти кратковременные сны, два-три часа неглубокого сна никогда не приносят мне никакого отдохновения. Ну отдохнут глаза, ну – мышцы. Но голова становится еще тяжелее, чем была до этого, а во рту творится такое, что врагу не пожелаешь. Вернее, нет, именно врагу и пожелаешь – пускай помучается этой мерзостью, уничтожить которую позволяет только полстакана ядреного «Листерина» в сочетании с мятной зубной пастой с морской солью и последующим сладким кофе с лимоном.

По телевизору шли утренние новости. Токийский выпуск прервался региональной новостной «десятиминуткой», и, как только я, из врожденной стыдливости обмотанный ниже пояса полотенцем (и зачем я это всегда делаю – нет же в номере никого…), вышел из ванной, хоккайдский диктор проникновенным голосом стал рассказывать о странном предмете, приплывшем к нашим берегам из не менее странной России. Натянув гостиничный халат-юкату, я прибавил громкость. Набриолиненный красавчик сообщал, что предмет не идентифицирован, похож на атомную подводную лодку, но никакого излучения в его районе не зарегистрировано. Затем на экране появились кадры, сделанные, видимо, с вертолета: в морских волнах подстреленным китом болтается здоровенная зеленая труба с белыми буквами русского алфавита на боку. Я смог разобрать только «Г», «Н», «О», «П» и опять «О». Что написано между ними, я прочитать не успел, так как картинка быстро исчезла. Диктор сказал, что российская сторона никакой реакции на данное дело не проявила и что ситуацию отслеживают вертолеты и суда Сил национальной самообороны.